видишь и бури ты черны,И осени скучной приход,
И прячешься в бездны подземны,
Хладея зимою, как лед.
Во мраке лежишь бездыханна;
Но только лишь придет весна,
И роза вздохнет лишь румяна,
Встаешь ты от смертного сна;
Встанешь, откроешь зеницы –
И новый луч жизни ты пьешь;
Сизы расправя косицы,
Ты новое солнце поешь.
Душа моя! Гостья ты мира!
Не ты ли перната сия?
Воспой же бессмертие, лира!
Восстану, восстану и я;
Восстану – и в бездне эфира
Увижу ль тебя я, Пленира?
Простодушная державинская ласточка, столь же легко меняющая направление полета, как Державин меняет размер, остается такой только до шестого четверостишия (строфического деления в стихотворении нет). То, что автор вытворяет с размером, достойно удивления. Первые четыре строки мы имеем дело с дактилем, который затем сменяется амфибрахием, но ненадолго. Седьмая строка сконструирована из дактиля и амфибрахия, восьмая – из анапеста и амфибрахия, что на слух далеко выламывается из всякого регулярного силлабо-тонического размера. И только затем Державин возвращается на рельсы правильного амфибрахия, с которых уже не сворачивает до самого конца. Мы далеки от того, чтобы видеть в переменах ритма прямую передачу зигзагообразного полета, но какое-то отношение к истине эта гипотеза имеет, тем более что полет ласточки Державин открыто сравнивает с молнией, которая до земли тоже долетает, как известно, зигзагом.
Строка «Но видишь ты всю там вселенну…» переключает стихотворение из плана нехитрой зарисовки в план философский. Жизнерадостная птичка, познав все, пройдя через смерть, возвращается в мир. И только после единственного пробела выясняется, что все это аллегория. Ласточка – душа, которая воскресает для соединения с возлюбленной, хотя полной уверенности в этом воссоединении за порогом жизни у Державина нет: стихотворение завершается вопросом, обращенным к покойной возлюбленной.
Кажется, что в стихотворении А. А. Фета «Ласточки» говорится о другом. Но чем в большей степени о другом в нем говорится, тем более явно проступают соответствия между этими двумя текстами.
Природы праздный соглядатай,
Люблю, забывши все кругом,
Следить за ласточкой стрельчатой
Над вечереющим прудом.
Вот понеслась и зачертила –
И страшно, чтобы гладь стекла
Стихией чуждой не схватила
Молниевидного крыла.
И снова то же дерзновенье,
И та же темная струя, –
Не таково ли вдохновенье
И человеческого я?
Не так ли я, сосуд скудельный,
Дерзаю на запретный путь,
Стихии чуждой, запредельной,
Стремясь хоть каплю зачерпнуть?
Едва ли существует универсальный подход к анализу текста, как стихотворного, так и прозаического. Взгляд читателя-аналитика должен сразу выделять ведущий формальный прием, объясняя содержательность которого, мы и приближаемся к истинному художественному смыслу стихотворения. Такой прием здесь – «ускоренные» за счет
