со знакомыми можно?
– Как ты смеешь говорить так при детях?!
В общем, она была против общения мужа с «посторонними девочками», и особенно против того, чтобы эти девочки приходили бы к ней, единственной законной владелице супруга. Безобразный скандал почти затмил в сознании супругов само происшествие; никому они о нем особо не звонили. К том же супруга искренне считала своим святым долгом «покрыть» преступление мужа, а сам супруг и от природы не особенно болтлив, и вообще не хотел говорить о делах не особо понятных. Вот только дети-то ведь тоже видели немало. Мальчик, к примеру, рассказал о странном происшествии, а коли слухом свет полнится, было уже нетрудно выйти и на него, и на его сестру (сейчас ей, слава Богу, двадцать один год!)[7]. Уже не очень важно, что говорят или о чем молчат родители.
Продолжение милиционера М.
Милиционер М. в конце сентября вышел на трассу с вполне понятными целями: на крутом повороте он поставил временный знак «не больше сорока километров» и штрафовал всех, кто превышал скорость на этом участке. У милиционера дочка собиралась замуж, нужны были деньги на свадьбу. М. полюбовно договорился с начальством – где ставить знак и сколько дней собирать возле него мзду.
Был он с приятелем, тоже бывшим гаишником, который помогал частью по дружбе, а частью за обещание славной попойки в конце, когда они все деньги уже соберут. Денек стоял ясный, холодный, и такими же «холодными» становились и краски заката. Удивительно, как всегда заметно по цветам заката, холодно ли в природе! Закат был розовый и лимонный, ветер – холодный, и друзьям становилось все очевиднее, – вот один из последних дней «бабьего лета»; наваливается зима, скоро полетят белые мухи.
Как всегда в такой день, становилось им как-то грустно, сладко-печально. Тянуло прийти с холодка, с шуршания палого листа куда-нибудь, где горит, стреляет дровами печка, где можно сесть за стол, разлить в кружки вина, посмотреть в окошко на мир, стремительно движущийся к зиме…
Вот тут начался подозрительный шум в уже знакомом нам кустарнике, невнятные стоны и жалобы. И тут же потянуло таким смрадом! Что такое?! Из кустов вываливалось НЕЧТО. Клочья багрово-сизо-черного, еле-еле замотанного в потерявшую всякий вид, почерневшую от грязи простыню, рывками передвигались в сторону милиционеров. Потерявшее всякую форму лицо, на котором еле можно угадать черты, готовое развалиться, с отвратительными красками распада, и с него все еще четко неслось это «Дяденька»… Рассказ об этом я слышал через четырнадцать лет после происшествия, и то, упоминая про запах, милиционер изменился в лице, зажал руками конвульсивно сокращавшийся живот.
Бегство началось сразу, мгновенное и отчаянное: может быть, сказалось профессиональное умение быстро оценивать опасности и так же реагировать на них. Отбежав где-то на километр, гаишники «тормознули» какого-то проезжавшего и уехали «на нем» до Дивногорска. Только завтра и строго с утра они приехали к тому же месту – забрать столбик со знаком, ограничивающим скорость движения. Схватили
Как летит время! «Девочке» уже 36…
