промыл свою рану на руке, выключил воду, насухо вытерся, надел чистую одежду, прошёл в раздевалку.
В аптечке нашёл перекись водорода, обработал костяшки пальцев на правой руке и заклеил их пластырем. Сложил свою спортивную одежду в довольно объёмистую сумку – её я решил забрать с собой.
Я всё делал очень медленно и максимально тщательно.
В тот вечер я понял, что больше не хочу приходить сюда, и потому, перед тем как уйти, не должен был ничего забыть.
Эта спортшкола стала мне ненавистна, и я остро почувствовал, что тренировки в парке мне больше не нужны. Более того, я внезапно понял, что прекратить эти тренировки – необходимо, иначе может случиться нечто необратимое.
Я выключил свет, закрыл двери на ключ и, уходя, сдал его на пост охраны.
– Что в сумке? – спросил меня охранник, принимая ключ.
– Форма, взял в стирку, – ответил я.
– Ясно, можете проходить, – ответил он, отключив стопор на вертушке выхода.
«Что тебе ясно? – мысленно обратился к охраннику я. – Что тебе может быть ясно обо мне, если я сам никак не могу в этом разобраться?»
3
Прошло две недели.
Школа – дом – опять школа; я жил – словно и не жил, находился в каком-то заторможённом состоянии, ничего не видя вокруг. Спрашивали – отвечал, просили сделать – делал. Мне было всё равно. Всё, что интересовало меня раньше, перестало иметь для меня значение.
Мне было очень плохо.
Я ошибся, вложив свою душу в предприятие, которое стало банкротом, и теперь получалось, что я её потерял и ничего не мог чувствовать.
На пятнадцатый день, вернувшись из школы домой, я услышал телефонный звонок. Взял трубку и безжизненным голосом сказал в неё:
– Слушаю.
– Здравствуй, Володя, – ответил Иван Трофимович.
– Здравствуйте, – равнодушно ответил я.
– Мне сообщили, что ты уже две недели не приходишь… – он на мгновение запнулся, подбирая слова, – тренироваться. И голос у тебя какой-то странный. Ты не заболел?
– Нет, я здоров, – ответил я.
– А тренировки? – переспросил тренер.
– Я решил больше не тренироваться, Иван Трофимович, – ответил я.
– Что случилось, Володя, можешь нормально объяснить? – спросил он, слегка повышая голос.
Я понимал, что он волнуется за меня, но это меня совершенно не трогало. «Раньше нужно было волноваться, – думал я, – теперь уже поздно».
– Твоя мама звонила, просила помочь, – добавил он. – Говорит, не знает, что с тобой. Почти всегда молчишь, ничего тебя не радует, ничего не интересует, часто бываешь рассеянным, не слышишь, что тебе говорят.
– Зачем вы мне всё это рассказываете? – спросил я.
– А затем, Володя, что я хочу тебе помочь, – ответил он. – Кажется, я догадываюсь, что с тобой. Помнишь, я говорил тебе…
– Мне
