Вдруг разорвут кого-то из студентов? Полиция обещала помочь, да как-то все…
– Что с Александром Ивановичем? – потребовала Коренева. – Он куда переезжает?
Путрик нахмурился. Было видно, что его уже замучили чужие игры в благородство. Дался им Дроссель!
– У него есть своя квартира, – фыркнул начальник АХЧ.
Ну да, старая холостяцкая пятикомнатка на противоположном конце Москвы. Прямо от окон канал, ветер, комары! Нет, Елена была возмущена. Профессор Дроссель служил альма-матер полвека и был своего рода достопримечательностью. Он преподавал Концепции современного естествознания, чтобы дети-гуманитарии худо-бедно ориентировались в последних достижениях космологии и астрофизики. В последнее время он сдал, почти не читал лекций, ходил с палочкой, но студенты, ученики, друзья-преподаватели всех возрастов в доме не переводились. Александр Иванович жил с супругой, кругленькой веселой старушкой Лейдой Яковлевной, и держал таксу по прозвищу Хвостик, чьими потомками был наводнен весь университет (кастрация живых существ законодательно запрещалась, завели – мучайтесь).
– Кто же будет перевозить Дросселей? Ведь детей у них нет, – оторопело осведомилась Коренева. Не то ужасно, что переезд. А то, что два слабых человека окажутся вырваны из дома, где прожили пятьдесят лет, одни, никому не нужны. – Нет, я не хочу, – почти в ужасе протянула Елена Николаевна. – Меня устраивает моя квартира.
Путрик позеленел.
– А раз устраивает, так зачем было в очередь вставать? – прошипел он. – Тоже подпишетесь под прошением в защиту Дросселя?
– Есть такое прошение?
Оказалось, преподаватели уже составили документ – ни много ни мало на имя императора, поскольку университетское начальство отказывалось решать вопрос.
– И кто, вы думаете, в первых рядах? – ядовито осведомился Путрик. – Протопотап наш блаженный, кто же еще! Он кашу заварил.
Все знали, что Александр Иванович – либерал, каких свет не видывал. Держит кукиш в кармане, иногда показывая его властям. Что не мешает ему состоять в нежнейшей дружбе с настоятелем храма Кирилла и Мефодия, просветителей славянства, протоиереем Потапом Соловьевым (в просторечье Протопотапом). Последний вечно пьет у Дросселей чай с малиновым вареньем, и вовсе не он распустил по факультетам слух, будто Александр Иванович держит в подвале портрет Дарвина, правда, вниз головой.
– Вообще-то я подпишу прошение, – медленно произнесла Коренева.
Путрик, которого, как видно, очень разозлили, даже не попрощался. Он исчез с каким-то дьявольским щелчком, и немедленно на его месте материализовались влюбленные. Они были не то чтобы недовольны, а просто опасались, что испорченное настроение экзаменатора отольется им плохой отметкой. Но стоило мальчику открыть рот, как опять зазвонил телефон.
На сей раз Кореневой домогался Протопотап. Да что сегодня за день?!
– Дева, – начал настоятель глубоким прочувствованным басом, – отрадно, что
