сюда ко мне тоже для мести, только для одной мести. Они ею живут, ею дышат; их единственная отрада – надежда отомстить.
Мимолетно скользнув взором по лицам особ, бывших около котла с похлебкой, Ютурна смутно припоминала в них современников своего детства, еще не успевших сильно измениться за протекшие годы.
– Одной тебя у нас недоставало, – продолжала сивилла, помешивая похлебку, – мы ждали тебя, мы следили за тобой, и вот… Мы дождались… твой рок привел тебя. Мы живем и тут, и в Палатинской пещере Рима, и в Немусе у озера при жертвеннике Вирбия… везде или мы, или наши. Вот, дочь моя…
– Диркея! – договорила Ютурна, узнав когда-то любимую ею гадалку-сказочницу, ставшую полоумной от горя.
– Ей Туллия испортила жизнь, отняла ее счастье. Вот…
– Амальтея!.. – вскричала Ютурна и радостно заключила в объятия освободившуюся невольницу, служившую ее родителям.
Она узнала братьев Амальтеи, из которых старший, очень красивый собой, был одет в костюм Аполлона, а младший, невзрачный лицом, придурковато-веселый характером, имеющий фигуру из тех, что называют «кубарь» – толстый, приземистый, бойкий, говорливый, являлся козлоногим сатиром в длинношерстой шкуре, к которой недоставало ему теперь ненужной рогатой маски.
Сивилла стала подробно рассказывать об их страданиях, о причинах их удаления сюда, о вступления в ряды агентов Дельфийского оракула, о причинах их ненависти к Тарквинию и его жене; стала объяснять их превращение в мифических персонажей, уверяя Ютурну, что для заурядных людей назначена одна вера, а для избранников, мудрецов, философов – другая. Это тот набор всевозможных софизмов-натяжек, какими тогдашние греки мирили возмущения совести религиозных людей со жреческими плутнями.
Не зная истинного Бога, не находя к Нему единственной бывшей тогда тропы, ветхозаветной Библии, люди блуждали душой в дебрях мифологии, искали Бога в искажениях сказаний о Нем, пока эти дебри путаницы самых диких мечтаний не сплелись до совершенно непроходимой чащи.
Ютурна не слушала этих хитросплетенных поучений, она еще не в силах была усвоить такую мудреную науку.
Ее радовала возможность жить с людьми, издавна любимыми ею.
Амальтея шептала ей, что она при гаданиях представляет Диану, Венеру, Гебу – смотря по тому, какую богиню вызывают желающие, – а ее муж Виргиний изображает разных богов, преимущественно Юпитера и Марса, как человек энергичный, величавый.
Хромой муж Диркеи превращается в Гефеста-Вулкана, а дряхлый муж Стериллы вещает, как Амфиарай, Нестор, герой Троянской войны, Анхиз и другие, для олицетворения которых требуется фигура старческая.
Они не живут постоянно тут, а кочуют, странствуют по Италии, то все вместе, то по двое-трое, то в одиночестве, собирая несметную массу всевозможных приношений, деньгами и вещами, в неоскудевающем изобилии.
Ютурна не слушала и эти повествования, засмотревшись на лохматую фигуру медведя, стоявшего на двух ногах, опираясь на тяжеловесную дубину. На плечах у него была
