покореженный «мессершмитт». Урсулы, естественно, на рабочем месте не было.
Сварив кофе, мы с наслаждением пригубили его. Я посмотрел в хитренькие глазки Гельмута.
– Давай-ка, старый лис, сознавайся, ты конечно же знал время отправления подземного бронепоезда фюрера из депо на аэродром. Что теперь будет?
– Ничего особенного, герр майор. Машинист обнаружит смену направления, остановит поезд, перейдет из головы в хвост состава, переключит тягу двигателя и приедет на аэродром по ветке, которая идет сюда из Берлина, а не из депо. Шутка, несомненно, будет замечена. Начнется проверка. Часовой в будке доложит о том, что мы примерно в то же самое время вышли из тоннеля. Нас арестуют, но вы, кажется, как раз этого хотели!
– Что же я скажу на следствии?
– Валите все на меня, а я буду молчать как рыба. Сколько дней вам надо? Я выдержу!
– О, Гельмут, дружище, хотя бы две недели. В случае успеха шоколад и коньяк станут твоей повседневной пищей.
– Выдержу, будьте спокойны!
Однако в действительности все пошло совсем не так, как предрекал Гельмут. Вернее, поначалу все шло именно так, а затем – не так.
Мы не успели допить наш кофе, как были обнаружены гестаповцами. Бравые молодцы в строгих костюмчиках мило подхватили нас под белы рученьки и немедленно отвезли в Берлин.
8
Оказалось, что бронепоезд шел на аэродром, чтобы встретить не кого-нибудь, а самого Мартина Бормана. Товарищ по партии Борман, как всегда, вез фюреру что-то особо секретное, скорее всего, очередную картину какого-нибудь великого художника в подарок, а бронепоезд опоздал на десять минут.
В опоздании поезда вряд ли можно было увидеть трагедию. Трагедия состояла в том, что произошел взрыв.
Да, именно так. В секретном туннеле грохнул взрыв!
Французская противотанковая мина рванула довольно внушительно, однако бронепоезд не пострадал. Секретный поезд пошел на развилке влево, а взрыв произошел в тоннеле, который уходил вправо.
Другими словами, если бы Гельмут не перевел стрелку, поезд фюрера был бы поврежден и на какое-то время непременно вышел бы из строя. Мелочь, но как она действует на нервы. Надо было знать чрезвычайно тонкую и до крайности ранимую нервную систему фюрера, чтобы понять, какова будет его реакция.
Мы с Гельмутом стали первыми подозреваемыми по делу, однако расследование неизбежно упиралось в то, что нам с Гельмутом не было смысла закладывать мину, поскольку мы перевели стрелку и пустили поезд по другой ветке. Да, мы пошутили, но наша шутка, между прочим, спасла бронепоезд фюрера от крушения.
Короче говоря, нас выпустили в тот же день. Похоже, нас никто не собирался наказывать, что представлялось вполне логичным.
Мы продолжили разговор в компании с добрым французским коньяком, запасы которого заметно оскудели. Конечно, в глубине души я понимал, что эпизод с поездом произошел не случайно и что Гельмут – темная лошадка, но выяснить в тот момент
