левой щеке швейцара новым маркером, накануне подаренным ему его старшим братом.
4) Пол на кухне стал липким от пролитого литра мёда.
5) Курьер заработал нервную улыбку, слушая от мальчика содержательную инструкцию о том, как именно необходимо подавать пакеты с едой.
6) Люстра в гостиной накренилась от удара футбольным мячом.
7) Мой правый глаз начал нервно дергаться.
Когда в без пятнадцати десять Роланд явился в “наш маленький мир хаоса”, я чуть не расплакалась от счастья, обрадовавшись тому, что этот порочный круг, под названием “Рабочая пятница”, наконец разорвался. Схватив свою сумочку, я буквально вылетела из дома, мимолетно буркнув на “Добрый вечер” Олдриджа что-то вроде “До встречи” и мысленно добавив: “Видеть вас обоих не желаю”.
Всю прошедшую неделю я ожидала субботу, словно манну небесную. Не смотря на то, что я каждый вечер очень рано ложилась спать, за всю неделю я так ни разу и не выспалась, поэтому в ночь с субботы на воскресенье я спала до начала одиннадцатого и, при этом, никто из моей многочисленной семьи меня ни разу не потревожил! Кажется, родители начали догадываться о том, что мне приходиться несладко, хотя я и старалась тщательно скрывать данный факт, из-за чего сегодня они буквально спасли мой сон от внезапных набегов Дина и Элис или склок между Эмилией и Тэмми. Я тщательно пыталась скрыть своё депрессивное настроение от родных, но, если подумать, моя молчаливость во время ужина, получасовые уединения в ванной и попытки рано заснуть в какофонии звуков нашего дома, вполне могли меня выдать. Однако сейчас, проснувшись после долгого, очищающего сна, я совершенно об этом не задумывалась.
Начиная со среды и до сих пор светило яркое, теплое солнце, заставляющее хрупкую природу провинциального городка воскреснуть после долгой, холодной зимы и затяжных, промозглых недель весны. Я предвкушала отличную субботу…
Приняв утреннее умывание и стянув с себя розовую пижаму с голубым слоником на груди, я переоделась в старые джинсы, которые одевала лишь когда была уверена в том, что в течение дня не захочу уходить дальше своего двора, и тонкую толстовку на молнии, сделанную из бледно-розового хлопка, которую я обожала носить в “разгрузочные дни” – дни, когда экзамены, похмелье или месячные позади. Отныне такими днями могли стать все мои грядущие выходные, но я желала об этом не думать, чтобы не вгонять себя в еще более глубокую депрессию.
После запоздавшего завтрака в одиночестве (всё семейство уже давно позавтракало), состоявшего из тоста со сливочным сыром и тонкого кусочка ветчины, по просьбе мамы, я отправилась во двор, чтобы присмотреть за Дином и Элис – мама постоянно жила в страхе за свои клумбы, которые подвергались регулярным набегам со стороны печенегов-двойняшек. Выйдя на улицу и заключив с детьми “пакт о ненападении” на мамины крокусы, которые и так в этом году цвели на последнем издыхании, я устроилась на деревянном шезлонге, купленном дедом позапрошлым летом и сейчас стоящем справа от бабушкиного. С полным умиротворением на душе, я безмятежно
