Название:
Автор:
Жанр:
Серия:
Издательство:
газетчики все излазили и обо всем не по разу написали, где жизнь течет медленно, события не новы и совсем не оригинальны, люди знают друг друга с пеленок и скрыть что-то необычное из их жизни невозможно. И все-таки находил интересных людей, о которых мои коллеги-старожилы ничего не знали. Нашел, допустим, старика, самого обычного старика, который, оказалось, с малых лет, без посторонней помощи выучил нотную грамоту, освоил многие музыкальные инструменты. Этого ему показалось мало, не имея никакого образования, взялся за сочинительство и написал более десяти симфонических произведений. На многие были положительные рецензии специалистов. Старик не стал профессиональным композитором, но жизнь прожил, благодаря музыке, интересно. Есть необычное в обычном? Да! Поэтому пишу заметку в «Уральский рабочий». Редакция, естественно, публикует. Анализирую и констатирую: без редакционного вмешательства. Значит? Отлично! Разнюхал (благодаря быстро установленным неформальным связям), что одна старушка – плетет кружева, причем занятие это семейное и передается из поколения в поколение. Самые оригинальные изделия кружевница бережет, хранит в специальном сундучке. Участвовала даже в международном конкурсе и получила диплом победителя, в результате Московский краеведческий музей запросил для раздела «Народные промыслы» лучшие работы. Все эксперты сходились в одном: у кружевницы не только тончайшее плетение, но и узоры высочайшего творческого достоинства, по сути, мастерски исполненные художественные произведения. Опять же пишу заметку и отправляю в «Уральский рабочий». Охотно и быстро опубликовали. И еще один из многих примеров. Раскопал ветерана да еще какого! Он не просто орденоносец и боевой офицер, доброволец, прошедший с боями от Москвы и до Берлина, но, оказалось, в течение двух лет командовал ротой, входившей в состав штрафного батальона, батальона смерти. Эти батальоны редко называли в открытой печати штрафными, чаще благозвучнее – штурмовыми. Очевидец? Да! Но и это не все: главное в том, что все два года вел дневниковые записи, их сохранил, проносив в полевой сумке всю войну. Увидев эти пожелтевшие от времени записи, сделанные на скорую руку, где чернилами, а где и химическим карандашом, опешил: уникальное свидетельство войны! Уникальное в том смысле, что не предназначалось для чужого глаза, а потому предельно откровенное, с деталями и фактами. Уникальное еще и потому, что на войне вести дневники и хранить было категорически запрещено. Офицер, зная это, рисковал, по сути, жизнью: узнав кто-то, не миновать бы ему трибунала, а там судили скоро и безжалостно. Ветеран и передо мной, спустя столько лет после окончания войны, раскрылся не сразу: продолжал опасаться. Снова публикация в газете, наделавшая много шума. Реакция, прямо скажу, компетентных органов была далека от положительной, но факт предан гласности, и ничего уже не изменить.
Оригинальничал, конечно, часто. Мне казалось, что это и есть настоящая журналистика, когда
