срок на цветочке возле букашечки, ровным счётом ничего не делая, но упорно делая вид. И тогда только выйдет ему небесная воля.
И долго потом Богу-Самоназванцу не могла она снова присниться, и пребывал он в блаженной своей отрешённости и удалённости от всего, в совершенной так сказать нирване, абсолютно гомогенной и совершенно ни рваной никакими снами.
Но вот прошло сколько-то кальп (сколько – никто сказать не может, ибо кому интересно считать годы чужих блаженств?), и видит Самоназванец эту Коровку во сне опять. И Коровка ему ласково так говорит:
– Так-то лучше, милый. Сразу видно – дури в тебе поубавилось: явился, наконец, в при-личном, так сказать, виде. А то всё невидимый да неслышимый, загадочный да таинственный, пощупать даже не за что – срамота! А теперь гляди-ка – красота какая: все точки налицо – от первой до пятой включительно! Да и шестая вот-вот даст о себе знать…
Глянул Бог на себя – и чуть с крыльца, извините, с цветка не грохнулся:
– Забодай меня Коровка! Да я сам себя сню теперь в виде такой же букашечки! Всё как у жуков: красная рубашечка, чёрные точечки, усики-звоночечки, чёрт их задери и господи прости! Упал-таки в зарождение, вляпался в грязную материю, дзинь-дзинь! Ладно бы хоть человеком стал, а то ведь – насекомое. Бог – и насекомое: стыд!
И спрашивает он старую знакомую:
– Так я теперь тоже Божья Коровка, или скорее Божий Коров?
– И Коровка ты, и Коров, и несчастный Божий Боров! – отвечает ему Коровка.
– Но-но, поаккуратней, не богохульствуй!
– А никакого богохульства нет. Напротив, уважение проявляю, Минотавр ты мой Посейдонистый!
– Ну, вот так уже как-то лучше, непонятно только что-то. А ты сама-то кто, Корова или Коров?
– Это когда как приятнее.
– В каком смысле?
– Во всех. С тобой вот, может быть, приятней будет быть Коровкой. А придёт Коровка – то Коровом.
– А почему это я несчастный?
– Не привык ещё, недовольство выражаешь. Но ничего, пристреляешься скоро, ещё понравится. Летим со мной, я тебе сад покажу!
Взяла она его за лапку, и полетели они по саду. Глядит Коров – дивится: всё здесь до того чудно, что глаз не оторвать! В центре сада – то ли высокая гора, то ли глубокая нора. А на горе-то на той – высоченный Ясень с дубовыми листьями, а в норе-то в этой – глубоченный его корень с ядовитыми плодами. А под Ясенем – то ли Дворец красоты невиданной, весь словно живой, то ли Избушка-Хромоножка, уродства неслыханного, совсем как бы дохлая.
А вокруг то ли сады цветущие, то ли пустыни бесплодные, то ли птицы до одури чудные поют, то ли звери до тошноты типичные рыщут, друг друга так все любят, что съесть заживо готовы, да боятся подавиться. А в той-то горе-норе гроб хрустальный на качелях качается – летучий корабль с алыми парусами, а на корабле-гробу-то этом лежит
