чтобы этот путь оказался более прямым, чем у меня, да и многих моих приятелей-соратников.
Шеф сделал маленький глоток, явно смакуя любимый коньяк, Макс опрокинул свою рюмку разом, – сколько бы он не пробовал различных недешевых напитков, привычка пить все сорокоградусное, как водку, в один прием, оказалась неистребима.
– Так вот, Максим, о чем я хотел с тобой поговорить, – Дарганов слегка поморщился, жуя лимонную дольку, плеснул коньяка в пустой фужер Макса. – Ты работаешь у меня почти пять лет. С кого ты тут начинал – сам помнишь, так что, путь пройден не малый, почти с самых низов. Конечно, я за тобой смотрел, двигал тебя, иногда помогал советом. Но при этом, каждый твой шаг наверх всегда был заслуженным – ты очень быстро обучался и на каждой должности со временем становился практически незаменимым. Поэтому, вопреки мнению некоторых, я знаю – такие есть, которые завистливо шипят тебе вслед, типа «зятек наверх попер», ты свой карьерный рост отрабатываешь честно.
Сделав новый глоток, Дарганов откинулся на спинку кресла, забросил ногу на ногу, задумчиво разглядывая коричневую жидкость на дне фужера.
– Знаешь, Макс, в моем положении страшнее всего ошибиться не в финансовом расчете или экономическом прогнозе, самой дорогой может оказаться ошибка в оценке людей. Тогда, под Казбеком, у меня не было возможности к тебе присмотреться, да и не в состоянии я был тогда к кому-то присматриваться, но чутье – то чутье, которое позволяет иногда с первого взгляда делить людей на своих и чужих, – уже тогда подсказало, что с тобой можно иметь дело не только в горах. Поэтому, когда я узнал, что у вас с Викой чего-то там наклевывается, а узнал я это, можешь мне поверить, – Дарганов хитро ухмыльнулся, – сразу же, и, может быть, даже раньше вас самих, я почувствовал облегчение. Облегчение и надежду.
Допив остававшийся на дне коньяк одним большим глотком, он небрежно плеснул себе почти полфужера, с чуть слышным кряхтением поднялся на ноги и медленно, с задумчивым видом собирающегося с мыслями человека побрел по кабинету. Макс следил глазами за шефом, молча ожидая продолжения монолога. Дарганов вновь подошел к окну, за которым в начинающихся сумерках уже появилась редкая пока россыпь огней, и замер в той же позе, в которой встретил Макса.
– Да-а. Вика моя, вернее – уже твоя, сам понимаю, не подарок. Упустил я ее. Мать у нее рано умерла, а из меня какой отец? Неделями в разъездах, да и в Москве когда – дома только ночую. Так с раннего детства и повелось: няньки-гувернантки-воспитательницы, любое желание – только глазом моргнуть, единственная дочь, центр вселенной. Видел ведь, какую жизнь она обслуге устраивает, понимал, что вмешаться надо, делать что-то, а что – не знал. Да, наверно, не очень то и хотел, думал: повзрослеет – изменится. Потом, когда учиться в Лондон поехала, надеялся, что хоть там-то ума наберется. Набралась… вернулась вообще неуправляемая – авторитетов никаких, деньги – грязь, в бизнесе – быдло с комплексами неполноценности, политики – выродки-импотенты. На парней,
