В отличие от Поли, выхватывающей и загорающейся, Вера умела анализировать и кропотливо сидеть над чем-то, что было ей в самом деле интересно. С возрастом уходило жгучее влияние окружающих на нее. Она вырабатывала четкую картину мира, но понимала, как многому ей еще необходимо научиться. Еще свежи в ней были подростковое восхищение открытием деталей мира и страхи сближений с людьми, смешанные с истовым желанием узнать их ближе. Она не умела отказывать, стушевывалась в спорах, но перебарывала себя каждый день, с каждым невоспитанным человеком. Стерилизованная среда, в которой она выросла, все же пропускала порок и злобу, которые заставляли трепетать удаленных от настоящей жизни дворяночек.
Легкомысленность Веры в период перелома в стране и их семье была напускной, что не мешало извлекать из нее удовольствие. Она вполне могла делать это, пока не пришло время подставить под время ободранную кожу.
14
Вера обожала вечерами увязаться за сестрой и натолкнуть ее на разговор, больше похожий на монолог, если удавалось поймать Полю в урагане знакомств и лекций. Это было не сложно, потому что Полина слишком любила слушать себя. Нужен были лишь молчаливый вниматель, чтобы оправдать это. Вера смотрела на сестру влюбленными глазами, пока та гневно обличала что-то или кого-то.
– Мы лишь поколение бездельников, пустоцветов, жирующих за счет других и их же еще и презирающих. Они без нас проживут. Мы без них – ни дня.
В этот момент дверь отворилась. Отец семейства вошел в библиотеку.
– Не спите еще, пташки.
Вера ответила отцу широкоротой очаровательной улыбкой, а Полина молчанием.
– Полина, – обратился он к дочери, словно желая разбередить то, что и так было надорвано. – Я слышал, что ты нагрубила графине Марьиной.
– Кошелка уже нажаловалась?
Иван Тимофеевич повел головой вниз, будто отмахиваясь.
– Я сотни раз просил тебя проявлять уважение к моим знакомым.
– А я просила тебя не докучать мне своими бреднями.
Вера приоткрыла рот и уставилась на сестру. Иван Тимофеевич буркнул что-то и вышел.
– За что ты так с ним? – спросила Вера с укором, отнюдь не таким мягким, как ее обращение с сестрой.
– Надоели. Все надоели. Лезут ко мне с этими глупостями чуть ли не каждый день. Я дышать хочу, Вера. А здесь не могу.
– Это не повод ни во что не ставить человека, который тебя…
– Что? Вырастил? Вера, прекрати сыпать банальностями.
– Я лучше вообще все прекращу.
Вера направилась к выходу, а Полина, часто задышав, смотрела на нее.
– Его ничтожная душонка не может переварить того, что мир становится для него менее удобным. Вместо того чтобы приспособиться, осознать необходимость перемен, он ноет и средневековыми мерами пытается оставить все как есть. Да он же спит и видит, когда мы с тобой выполним
