тоской иногда накатывало чувство безысходности, поскольку, не вполне ещё оправившись от трагедии, он не мог представить себе, что где-то вовне существует другая жизнь: более правильная, разумная, интересная. Оттого он боялся здешних психов, и вся эта ватага нехристей будто подозревала в нём чужака, как бы норовя обидеть его, чем-то задеть, по мере возможности уязвить его достоинство. Во всяком случае, ни один взгляд постояльцев заведения, ни одна никчёмная, самая пустая фраза не давали повода усомниться в их враждебной сущности.
В коридоре кто-то дотронулся до его плеча. Обернувшись, он уткнулся в одутловатое мрачное лицо.
– Доктор сказал вам прийти к нему, – коверкая слова, натужно выговорил незнакомец.
В его поведении не было и намёка на безумство, он выглядел вполне вменяемым. Однако в то, что он сказал, верилось с трудом.
– Он просил вас прийти сейчас же, – чуть более раздражённо повторил просьбу доктора незнакомец и, почуяв неладное, занервничал.
Очевидно, говоривший подумал, что его не понимают или умышленно игнорируют – такое он вообще принял бы за катастрофу, – оттого его левая щека задёргалась, глаза округлились и в горячем неистовстве зрачки забегали вправо-влево.
Заметно было его замешательство. Его поза выражала растерянность, он хотел было сказать что-то ещё, но запас просьб и, очевидно, слов, отражавших добрые намерения, иссяк. У него вдруг судорожно затряслись пальцы, и он сильно сжал их в кулак. Воинственный вид его возник как-то сам собой. Ничто не предвещало его негодования, однако молчаливый и несколько заторможенный образ того, к кому он напрямую обращался, был для него оскорбительным.
«Вот она, их болезнь, – пронеслось в голове. – Страшный миг отчаянного страдания, принимающего безотносительный намёк как форму надругательства над личностью».
Возникшая ситуация разозлила также и нашего героя. У него завибрировала губа. Он давно уже понял: если вибрирует губа, значит, он испытывает злобу. Почему он должен сдерживать себя при явном проявлении недружелюбия со стороны? Может быть, они все в тысячу раз ему противней.
Они стояли напротив друг друга, чуть ли не грудь в грудь, и только не смотрели сопернику в глаза. Если бы смотрели в глаза, наверняка случилось бы непоправимое, а так каждый негодовал по-своему. Было странно наблюдать эту нелепую картину – незримую борьбу так запросто лишившихся равновесия типов. Незнакомец уже побагровел, чувствуя направленный на него негатив, до самых отдалённых уголков сознания проникшись ненавистью к своему оппоненту.
Но Канетелин вдруг отбросил упрямство, совершенно ясно увидев выход из положения. Он широко и мило улыбнулся, что давно ему было несвойственно, и тихо, можно сказать, даже трогательно проворковал:
– Обязательно навещу его сей же час. Спасибо.
И, оставив незнакомца стоять с раздутыми ноздрями, с медленно выходящим
