Лилю, остальных… их уже не спасти?
– Нет. Ты же видела. – Элер прикусил губу; он попытался, и его мама… она просто порвалась и опустела, как бурдюк с вином, когда он перерубил ножом щупальце.
– Да, – прошептала Света.
Какое-то время они молча стояли и смотрели на просыпающийся осколок нового мира. Голова Светы лежала на его груди. Элер чувствовал себя ронином, самураем без господина, и, если бы не Света, это чувство было бы абсолютным.
– Что нам делать? – спросила она.
«Жить, – подумал он, – любить». Но не сказал вслух. Вместо этого поднял руку и показал на север, на теряющуюся за холмом железнодорожную колею. А затем помолился о дожде, самом яростном ливне со времен Ноя.
Богдан Гонтарь
Висельник и ведьма
Восемь дней пробирался Ивар Висельник на восток к Корчинскому острогу по дремучей тайге. Путь к острогу лежал через Косу – длинный полуостров, укутанный сплошным одеялом дремучих, нехоженых лесов. На севере Косу подтачивали серые волны Стылого Моря, а на юге узкий перешеек, соединявший полуостров с материком, сыпучей мореной поднимался к сахарно-белым отрогам Пасти. Корабль сотника Стрежена, высадивший Висельника на западной оконечности полуострова, остался позади, и Ивар был предоставлен самому себе. Ни одного человека не дал сотник, не захотел рисковать дружинниками, и каждую ночь перед сном Ивар думал, не обмануть ли Стрежена. Почему не повернуть назад, не прокрасться под покровом тайги мимо лагеря на берегу, не проскочить перешеек и не попробовать пересечь Пасть да затеряться на просторах северных земель? Каждый раз Висельник не находил ответа на эти вопросы и наутро продолжал путь.
Тело, измотанное пытками, слушалось плохо. К полудню начинали ныть суставы, которые еще недавно выворачивали на дыбе, а потом вправляли обратно. Ожоги от каленого железа по всему телу покрылись коростой и при ходьбе сочились сукровицей. А когда Ивар справлял нужду, все горело так, будто и сейчас пыточники Стрежена загоняли в его нутро раскаленные пруты. Толком вылечить Ивара не успели – сотник не хотел ждать, да и не видел в этом смысла. По вечерам Висельника уже мутило от боли, но он продолжал идти, шаг за шагом, сопка за сопкой.
Тайга была мертва, и это подтверждало худшие опасения. Лиственницы, березы и редкие тополя стояли голые и почерневшие, словно таежная земля напитывала их ядом. Трава пожухла и пожелтела, а иссохший мох беззвучно крошился в пальцах. Ни единого зверя или птицы не видел и не слышал Висельник. Даже ветер с моря не приносил тоскливый чаячий плач. В журчащих речушках не было рыбы, лишь раз Ивар набрел на заводь, полную мертвого хариуса. В тайге царила тишина, какой не бывает в лесах, и порой Ивар подскакивал среди ночи, хватаясь за нож, но не от шороха или шума, а все от той же неестественной тишины. Дурные знаки, мертвенная печать Подмирья. Не зря, ох не зря Стрежен добрых полгода вылавливал именно Ивара, загонял в угол, а поймав, пытал, вытягивая слово за словом. Откуда-то знал сотник, кто такой Ивар Висельник. Знал, кого отправлять в
