style="font-size:15px;"> – Так вам, кажется, еще больше идет, – заметил граф.
Шилов улыбнулся и, поклонившись своим обычным изящно-солидным поклоном, вышел.
– Так в семь с половиной будете? Я новую настоечку выну… ту, золотистую? В ней замечательный секрет! Вот вы увидите.
Шилов еще раз улыбнулся, как улыбается занятой гувернер болтливому ребенку, и вышел на лестницу, ведущую в парк, а оттуда на длинную тенистую аллею, тянущуюся вплоть до самого вокзала.
Аллея эта делала несколько изгибов по довольно густому и старому бору, принадлежавшему графу Сламоте.
Зимой и в темные августовские ночи это место не пользовалось хорошей репутацией.
Каждый год тут совершались грабежи, и поэтому дачники избрали себе другую, более людную и оживленную дорогу.
Ожидая своего управляющего, граф не столько интересовался его остроумной операцией, сколько скорейшим возвращением его самого, потому что сегодня он первый раз возвращался так поздно, и без него графу положительно было скучно. Одинокий старик в конце концов привязался к Шилову как к родному сыну и, несмотря на существование довольно значительной, но далекой родни, уже подумывал об оставлении ему значительной части своего громадного состояния.
Впрочем, Шилову эти затаенные мысли графа были неизвестны, потому что они и у самого графа являлись только в форме неясных предположений.
Чем более приближалось время прихода поезда, тем чаще поглядывал граф на часы, ходя по столовой около стола, накрытого на два лица. Граф был почему-то в особенности весел сегодня.
Очевидная прибыльность операции, предложенной Шиловым, была тоже причиной этому.
«И ведь как он, шельма, додумался до этого перевода, – думал Сламота, – другой бы и не догадался, другому бы и горя мало. Нет, положительно этот человек клад для меня».
Однако, вынув в последний раз часы и убедившись, что урочный час на езду или ходьбу (Шилов всегда в хорошую погоду ходил пешком до станции и обратно) уже прошел, и значительно прошел, граф заволновался.
В первый раз он так неаккуратен, но, может быть, задержало что-нибудь!.. Но вот прошло еще четверть часа, час, полтора… Сламота всполошился.
Это уже было слишком! Пришел второй поезд, а Шилова нет.
Он велел лакею сойти вниз и поглядеть в глубь аллеи, не идет ли Дмитрий Александрович с этого поезда.
Но лакей, вернувшись, заявил, что не видать. Прошло еще двадцать минут, и вдруг в нижнем этаже в вестибюле лестницы раздался шум голосов. Сламота испуганно кинулся туда, впервые в своем доме услышав этот неожиданный шум.
Быстрыми шагами сошел он с лестницы и, не доходя до последней площадки, остановился как вкопанный от изумления и испуга.
Перед ним в толпе слуг стоял окровавленный Шилов.
Платье его было истерзано и изорвано, руки тоже окровавлены, сбоку на теле также виднелась кровь, проступившая и на прорези платья…
– Ограбили, граф! И чуть не убили!.. – сказал он, но все-таки
