семьи, трудились хорошо, нормы перевыполняли.
Потом мы первый раз в жизни отметили Октябрьский праздник. Учительница дала нам всем переписать слова песни, которую мы будем петь 7 ноября. Мы выучили эти слова (уже не помню, какие), а в праздничный день с флажками, распевая выученную песню, прошли мимо правления колхоза, где собрались взрослые и выступали с трибуны, и мы вместе с ними кричали «Ура!» Потом мы пошли опять в школу, и у нас там был праздничный обед – в столовой давали пирожки с мясом, по 4 конфетки и 4 печеньки. Я с чаем съела только одну конфету, все остальные отнесла домой, маленьким.
Потом наступили и новогодние праздники. Я и все школьники, а также кто в детский сад-ясли ходил, в первый раз в жизни увидели елку, обвешанную красивыми игрушками. Мы все подготовили концерт: учили стихи, песни, репетировали танцы. И папа утром отвез нас всех на елку. Там было весело, мы все выступали, потом нам раздали подарки, и мы ушли на каникулы. Так мы встретили 1932 год. Задули сильные ветры, и папа стал сутками пропадать на ветряной мельнице. Там ему помогали два брата-близнеца Петька и Митька, русские, но по-татарски говорили чисто.
В колхозе подсчитали, кто сколько заработал. Оказалось, что на троих работников в нашей семье на заработанные трудодни начислили почти тридцать центнеров пшеницы, ржи, гороха, овса, подсолнечных семян, 2 проса, а еще капусту, лук, конопляное семя. Бригадир Сахибутдин-абый сказал также, что тем, кто особенно хорошо работал, дадут еще и подарки, список уже отправили в район. «А это тебе, Райса, за то, что хорошо учишься и маме во всем помогаешь». Он протянул мне пакет и еще дал деньги, 10 рублей. Деньги я сразу отдала маме. А в пакете были красивые туфли и чулки. Скоро все, что мы заработали, к нам привезли домой на двух санях и разгрузили в амбар.
Папа был очень доволен. «Те, кто ленился, не верил, что в колхозе заплатят за работу, даже центнера не заработали, – сказал он. – А нам всего этого добра хватит до следующего нового урожая».
Этой же зимой в нашей школе стали учить и взрослых. Потому что в деревне у нас было еще много неграмотных, или таких, кто умел писать только по-арабски. По колхозу был приказ, чтобы для взрослых каждый день в школе было по два получасовых урока. Маме тоже надо было идти в школу. Она расстроилась: «Куда я пойду, у меня же грудной ребенок». И на семейном совете, решили, что маму учить буду я, дома. А в школу нам после зимних каникул привезли из Чистополя уже настоящие парты. Сидели мы за ними по четыре ученика. Со мной за партой сидели Сайфутдинова Гаршия, близняжки Габдулова Минжамал и Габдулова Гульжамал.
Папа перестал молоть зерно на ветряной мельнице, потому что ветры стихли, и перешел работать на водяную мельницу. А мы в школе стали готовиться к другому празднику – Дню Красной Армии. Учили стихи и песни, как красноармейцы победили белогвардейцев и освободили бедняков от буржуев и бедняков – по два куплета на шесть
