поддать? Вижу, жарко ему! – противный голос радовался моим страданиям.
Озноб сотрясал всё тело нервной дробью, как у припадочного.
– Тебе лишь бы издеваться над людьми! – толкнул его другой. Я разглядел его, как в тумане, он был уже почти старик.
– Лучше сена притащи, остолоп! Пусть отлежится, пока не преставился, синьор велел сохранить ему жизнь!
Когда молодой ушёл, старик наклонился ко мне, приподнял голову и дал напиться.
– Изверги, совсем совесть потеряли… – тихо произнёс он, когда я в несколько жадных глотков, опустошил его флягу. – Держись, парень!
Я вгляделся в его лицо, чтобы запомнить, когда вернусь сюда, чтобы не оставить здесь камня на камне (если выживу), а его пощажу за проявленную доброту.
– Где Патриция?.. – сиплым подобием голоса произнёс я и тут же закашлялся.
– У синьора она. Больше ничего не знаю. Да это и к лучшему, парень. Тут бы её задрала солдатня.
Почувствовав, как холодным свинцом наливаются мышцы и перехватывает дыхание, я заскрипел зубами. Буду мстить до тех пор, пока не уничтожу всё семейство, всех слуг, до последней собаки, покуда не сотру с лица земли последнее упоминание о них.
– Они за всё заплатят! – прохрипел я.
– Молчи! Твоя собственная жизнь сейчас висит на волоске, – он почерпнул ковшом воды и умыл мне лицо. Затем осмотрел рану на голове.
– Как зовут тебя, добрый человек?
– Анастасио.
– Сообщи барону Гриманни, где я, и ты станешь богатым!
– Предать того, кто кормит тебя, – худшее из зол.
– Будешь служить мне, не пожалеешь! – шептал я, словно змей-искуситель, оставив безуспешные попытки воспользоваться сорванным голосом.
Он полил вином рану на моей голове. Слёзы побежали по лицу горячими струйками. То ли от боли, то ли от полного бессилия и осознания собственной немощи.
Пришёл молодой солдат с тюком сена.
– Что, старик, опять жалеешь узника?!
– Не твоё собачье дело, нехристь!
– И как тебя хозяин до сих пор терпит?! Хотя, известно как, ради дочек, видные они у тебя, одна другой краше! – он заржал.
Анастасио выхватил нож.
– Рот свой грязный прикрой, а то как бы бездетным не остался! – это подействовало на хама отрезвляюще. – Позови Фабио и пусть захватит еды!
Старик раскидал сено, устроив мне настил.
Вернулись солдаты. Один поставил возле меня миску с едой и питьём.
– Отнесите его!
– Пусть сам ползёт, велика честь!
– Сейчас ты у меня ползать научишься, – его голос приобрёл командирские интонации, – хозяин узнает о твоём непослушании!
– Скорей бы тебя прикончили, старикашка! – процедил сквозь зубы подчинённый, но при этом выполнил приказ и, схватив меня за руки, оттащили к сену.
