не певец, – говорю. – Это художник. Очень известный.
– Ничего не понимаю, – нахмурил брови шофёр. – Художник? Но это же музыкальный диск?
– Ну да, – улыбнулся я. – Просто он любит петь, ну и записал диск. Юрий Леонидович дружит с Александром Маршалом, а у того своя студия. Вот они и записали двенадцать песен. Это некоммерческий проект. Читайте, что здесь написано: «Только для друзей, не для продажи».
– Ясно, – кивнул Федя, – как красиво оформлено. Прямо загляденье…
– Ну так художник же, – говорю.
– Слушай, – воскликнул он – а ты откуда всё это знаешь?
– Юрий Леонидович – друг нашей семьи. Он у нас бывает в гостях, а мы – у него.
– Тогда понятно. А ну-ка поставь диск. Песни-то хоть классные?
– Старинные, – говорю.
– Романсы?
– Нет, – рассмеялся я. – Такие, военные, что-то типа шансона.
– Давай послушаем. Любопытно очень. Сколько ему лет?
– Под семьдесят, – отвечаю. – Он на моего деда похож.
– Ха! – хмыкнул Фёдор. – Деды все друг на друга похожи… Ну, врубай. Послушаем.
Я включил проигрыватель. Может, вам повезёт и вы когда-нибудь станете счастливым обладателем такого уникального диска. Когда услышите голос Юрия Леонидовича, вы согласитесь со мной: такой голос может принадлежать только художнику. Ни певцу, ни актёру, ни… словом, только художнику.
«В ту ночь я почему-то вспомнил деда. Дед, который казался мне волшебником. Но почему-то он умер. И соседи поручили мне нести венок на кладбище. Я шёл впереди процессии обитателей коммуналки и плакал. Мне не верилось, что я больше не увижу этот серебристый, пепельный, волшебный конус. В ту ночь я вдруг вспомнил и открыл для себя мой мир – мир, от которого мне уже не уйти. Надо созерцать, думал я, то есть смотреть долго-долго, всматриваясь в почти невидимое… За окном светало, и всё становилось более ясным и очерченным. Мне было страшно, что скоро наступит утро. Я закрыл глаза и лежал, прислушиваясь к тихому и ровному дыханию…»
Тёплый ветер дует, развезло дороги,
И на южном фронте оттепель опять.
Тает снег в Ростове, тает в Таганроге,
Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать.
Об огнях-пожарищах, о друзьях-товарищах
Где-нибудь когда-нибудь мы будем говорить.
Вспомню я пехоту и родную роту
И тебя за то, что ты дал мне закурить.
Давай закурим, товарищ, по одной,
Давай закурим, товарищ мой…
Взглянув на своего спутника, я вдруг увидел, что по его щеке катится слеза. Я сделал вид, что не заметил. Не всегда можно и должно смущать беззащитных взрослых. Им лишь кажется, что они хозяева жизни и знают больше нас, своих детей. Но это не так; на самом деле взрослые – просто выросшие дети. Они точно такие же, как и мы, только у них проблем больше.
Я: Как ты там, милая?
Маша: Всё хорошо. Как ты?
Я: Уже еду.
