матери он знал трагедию этой женщины. Ее муж погиб в автокатастрофе, когда она была еще молодой, а единственный сын женился на девушке, оказавшейся наркоманкой. Через два года его жена сбежала с каким-то своим дружком, тоже наркоманом, бросив годовалую дочку, а он стал пить и превратил жизнь родных в кромешный ад. Попытки вылечить его от алкоголизма оканчивались неудачей – не проходило и месяца, как все начиналось сначала. Лыков тоже пытался помочь этому опустившемуся человеку, не столько ради него, сколько из жалости к его матери, но и в платной клинике ничего не смогли сделать. Наконец, три года назад тот в один прекрасный день просто исчез из города, прихватив из дома все наличные деньги. Историк подозревал, что он был участником шайки квартирных воров, которую как раз тогда накрыла милиция.
«А что если этот тип вернулся, – снова расфантазировался Сергей, – и стал угрожать матери, требуя денег, чтобы уехать за границу? Хотя до какой границы патологический алкоголик может доехать? Ну, допустим. Допустим даже, что уборщица могла, наученная сыном, снять слепки с ключа от витрины, по которым сообщники сделали дубликаты, хотя на самом деле это малореально. Но вырезать стекло? И эта проклятая сигнализация, которая не сработала… Как у Конан Дойла в каком-то рассказе о Шерлоке Холмсе – странность, заключающаяся в том, что собака не залаяла. Кто же этот хозяин, которого узнала наша сигнализация?»
Он рывком поднялся, нашарил на верхней полке стенного шкафа фонарик и быстро вышел из кабинета. Хотя было уже четверть седьмого и рабочий день закончился, Мирра Георгиевна была на месте. Лыков попросил ключ от третьего зала, сказав, что хочет уточнить формулировку в дешифровке текста одного из экспонатов. Завфондом скептически посмотрела на него поверх очков в черной оправе, но промолчала. Войдя в зал, Сергей включил свет и полез с фонариком под витрину, ища место, где были протянуты провода сигнализации. Темно-коричневый провод, по цвету почти не отличающийся от цвета витрины, тянулся от самого низа стены к ножке стола и вверх до стекла, которое все еще не заменили. Провод по всей доступной глазу длине был абсолютно целым, как и было отмечено в отчете оперативной группы после осмотра.
«Ничего! – сказал себе историк. – Да, собственно, что я надеялся найти? Какое ребячество! Что я, умнее специалистов?»
Досадуя на свой странный интуитивный порыв, он зачем-то провел пальцем по шнуру и на сгибе плинтуса вдруг почувствовал, что его пальцы касаются более гладкого и эластичного материала. Рефлексивно он потянул провод на себя и ощутил, как тот неожиданно легко отделился. Лоб Сергея покрылся испариной – он потрясенно смотрел на лежащий в его руке кусок тончайшего пластика, очень похожий на провод сигнализации. Только он был разрезан вдоль и внутри полый, что позволило этим муляжом, словно куполом, накрыть сигнализационный провод, который, как теперь отчетливо видел Сергей, в этом месте был перерезан.
– Что вы здесь делаете? – вдруг раздалось над головой историка, и он из-под витрины увидел ноги в серых брюках.
Лыков
