под фуражки с массивным сверкающим гербом – оттенки лица казались ещё нежнее, свежее, неукротимо разгоралось тёмное пламя глаз – она была такая вся, и такой Алану суждено было запомнить её навеки – золото и нефть, мёд и дёготь на ослепительно белом…
– Энрика! – воскликнул он в исступленном восторге, – смотри скорее! Это – твоя мама!
Девочка соскочила с дедовых коленей и подбежала к экрану, чтобы рассмотреть получше.
Майора Казарову показывали долго – камера тоже как будто любовалась ею, и немудрено: быть доблестным командиром и при этом настолько красивой женщиной – это какой-то особый редкий удивительный знак судьбы…
На Энрику зрелище произвело неизгладимое впечатление. Она замерла напротив экрана, подойдя очень близко к нему и почти полностью заслонив его от отца и дедушки.
– Моя мама гелой… – произнесла она с безграничным обожанием, медленно, на выдохе, обернувшись к ним, но продолжая загораживать телевизор, – Знатит я тозе буду гелоем, когда выласту…
И Алан, взглянув в тот миг на дочь, впервые осознал, насколько сильно она всё же похожа на свою мать – всей сутью, в то время как от него Энрике досталась лишь внешность – молодой отец заметил в глазах девочки первые искры того негасимого дерзкого пламени намерения, с которым Тати Казарова брала от жизни всё, что хотела. Энрика смотрела на него взглядом своей матери. Она отражала мать как маленькое зеркальце. Именно так горели глаза Тати той ночью, когда Алан воровал сливы, и она поймала его за руку, и взяла, просто и смело, не сомневаясь, как срывают с ветки плод…
– Конечно, ты будешь героем, – прошептал Алан, приседая перед дочкой на корточки и обнимая её; его любовь к девочке стала ещё сильнее теперь, потому что окончательно соединилась, слилась в его сердце с любовью к Тати, с этого дня он не просто верил, он убедился: Энрика – часть Тати, её новое воплощение, и даже если эта женщина больше никогда не будет с ним, он успел заполучить себе бесценную память о ней.
3
Майор Казарова не считала себя любимицей удачи, не возносила хвалы никаким богам за свои достижения и, вероятнее всего, оказывалась правой в такой оценке роли случая в своей судьбе – её продвижение по службе было закономерным, оно являлось естественным следствием её спокойного и упорного желания продвинуться, умения угождать вышестоящим – Тати принимала свои успехи как должное, лавровые венки, которые ждали её повсюду, она надевала уверенно, с сознанием справедливости их присвоения, как без шального головокружения, так и без проистекающего из скромности сознания, что победа во многих случаях есть лишь сумма многих независимых и непредсказуемых факторов.
Теперь перед Тати стояла задача сделать удачную партию, и здесь она так же вознамерилась действовать с холодной головой. Как и на службе, в матримониальных делах с её точки зрения (Тати уверовала в это свято) требовалось просто угадывать нужных людей, умело использовать их, вести себя определённым
