розуму справа,– смутившись, опустила она тяжелую голову.
– Вроду? Ха-ха-а, нашлась красавица писаная,– засмеялся он, закашлявшись. Если бы я на тебе не женился, так бы одна куковала, старая клуня. Благодари судьбу, что не оставил тебя с дитем малым, столько лет прожили.
– Ко мне Захарий тодди сватался, бажав весилля справыты, а ты ирод сголтував и зипсував, – всплакнула Ганна. – З Пивнем бы лиха не мала, вин справжний господарь, усе на подвирья тяне, ничего не втрачае.
– Нужна ты теперь 3ахарию, старая и жирная, как корове седло, – усмехнулся Уваров и приблизился к ней с рулеткой.– Вставай, вродлыва жинка, буду мерку снимать. По твоим крупным габаритам и мне гроб будет в самый раз, просторный, как бассейн. Поглядим, кто раньше преставиться, кто Господу нужнее.
Ганна нехотя поднялась словно тумба и он замерил матерчатой лентой рост, толщину и ширину, записал цифры и блокнот. Потрескивали лилово-красные поленья в печи и в маленькой комнате было душно, как в сауне, хоть окна настежь открьвай.
2
На следующий день, спозаранку Уваров с азартом занялся делом. Собрал сохранившиеся в сарае плоские сухие доски толщиной в 25 миллиметров. “Хватит ли? – удрученно почесал он затылок.– Гроб получится, что двуспальная койка. Навязалась на мою шею старая каракатица. Досок едва ли хватит. Придется где-то раздобыть на крышку и крест.”
Работал он усердно, с удовольствием, соскучившись по столярному делу. Ножовку, рубанок и стамеску выпускал из рук только на время короткого перекура. Глазомер его не обманул, пришлось четыре широкие доски для крышки и сосновое бревно для креста занять у кума Гаврилы Евстратовича. Он мужик компанейский, лишь для вида покапризничал, посетовал, а с деревом помог.
Через неделю гроб был готов в своей классической форме, будто из красного дерева – глубокий и просторный. Двоих средней полноты людей можно уложить.
– Ганна, принимай работу! – позвал он жену, хлопотавшую с тяпкой на огороде. Переваливаясь, словно утка, на коротких толстых ногах, она пришла во двор под покрытый шифером навес.
– Гарно, дюже гарно, – оценивающе оглядев домовину, похвалила жена. – Бархатом или атласом красным его обить и мягонькую подушечку под голову подложить для удобства.
– Сойдет и так, ты ведь только примеряешь и еще не отдала Богу душу, – ответил Уваров. – Залазь, живо, а то сам лягу.
– Ни, це для мэнэ домовына зроблена, – возразила она и с трудом на четвереньках перевалилась через высокий борт гроба, старательно улеглась на дно. Молча закатила выпуклые глаза, скрестив пухлые руки на бесформенной груди. Гроб пришелся ей по нраву.
«Значит, угодил, – подумал он и живо схватил крышку, накрыл сверху и стукнул молотком по краю, дабы нагнать на старуху страха. – Филя! Филя-я! Схаменись, что ты робышь? – услышал он истошный крик Ганны, упершейся изнутри, откуда и прыть взялась, головой, руками и ногами в крышку. Но Уваров, тоже не слаб в коленках, прижал ее сверху руками.
