сводом сияли фонари, помаргивали огоньки сигнализации, камеры наружного наблюдения, поворачиваясь, негромко жужжали: «Ты ужжже дома, добро пожжжаловать». Было свежо, даже немного зябко. Семен Егорыч остановил «Порше» между стойками контролера, перекрестился на электронный иконостас над воротами и только потом заметил нищего в инвалидной коляске. Попрошайка отделился от стены и ехал к машине, протягивая перед собой большую пластиковую кружку с надписью «Христа ради». Это вовсе не камеры жужжали, это назойливо жужжал электромоторчик его коляски. Лицо нищего, грязноватое и оплывшее, украшенное сухой колючкой недельной щетины, было натужно сведено в печальную гримаску, губы беспрестанно повторяли:
– Подайте, Христа ради. Не дайте помереть инвалиду Семинедельной кампании. Подайте ветерану нефтяной войны. Подайте, Христа ради!
Семен Егорыч прижал ладонь к пластине дактилоскопа и произнес внятно и раздельно: «Я, Атутин Семен Егорович, блок восемь, квартира шестьсот пятьдесят два». Попрошайка был уже рядом, а ворота, как назло, всё не открывались. Семёну Егорычу казалось, что он уже ощущает запах нечистот, исходивший от коляски. Атутин ещё раз прижал руку к пластине и назвал своё имя. Нищий уже совал кружку чуть ли не в открытое окно. На панели загорелась надпись: «Извините, идёт обработка данных». Ворота не открывались. «Что же за день сегодня такой?! – мысленно простонал Атутин. – Какого хрена охрана не выгонит этого мухомора из проезда?! Чёрт, наверное, у хрыча лицензия. Таскается по башням, урод. И окно закрывать теперь поздно, недостойно как-то».
– Помогите инвалиду, – продолжал ныть оборванец.
Казалось, вслед за кружкой в машину вот-вот влезет его испитое рыло.
– А ну назад, мухомор! – рявкнул Семен Егорыч. – Назад на пять шагов. Сейчас вызову охрану, они тобой живо асфальт подотрут!
– Что, мелочи пожалел, жмот? – спросил безногий полуобиженно-полуагрессивно, но назад все-таки отъехал. – Я кровь проливал, а ему, понимаешь, пары «мятых» жалко.
– Да, жалко! Тебе, мухомор вонючий, даже воды из унитаза не дам! – вконец разозлился Атутин. – Герои! Ветераны! Коммандос! Просрали все на свете! Где они, скважины?! В Тюмени остались?! А тебе лучше бы башку вместо ног оторвало!
Некоторое время нищий изумленно хлопал глазами, потом лицо его налилось ненавистью, и он, выпятив грудь, двинулся на «Порше».
– Я!!! – орал инвалид, брызгая слюной. – Я кровь!.. На китайской мине!.. Сами же Тюмень продали, а я отбивай!!! А ты, говнюк, пока я ноги по мерзлоте собирал, – он тыкал себя в грудь пальцем и тряс гачами завязанных выше колен грязных джинсов, – небось под столом прятался?!!
В это время наконец разъехались створки ворот, «Порше» взял с места в карьер, едва не опрокинув коляску.
– Сука! – крикнул вслед попрошайка.
Семен Егорыч сбавил скорость до минимума, оглянулся
