пирог. Дети, они ведь одинаковые…
– Нет, – сколько Саша себя помнила, готовкой у них всегда заведовали кухарки, вселяющие в девушку скорей страх, чем желание понаблюдать за их творческим процессом. Хотя он и не был творческим – отлаженные механические движения, получалось неизменно вкусно, но не так… Не было главного ингредиента – любви.
Подняв на секунду взгляд, Глаша тепло улыбнулась девушке. Она нуждалась в таком как девочка собеседнике, ей импонировала Саша, нравилась искренность и скромность.
– Я очень рада, что в доме наконец-то появилась такая гостью, как ты, Сашенька. Честно, на старости лет большего счастья для меня не сыскать.
– Я не гостья, – Саша вдруг перестала улыбаться. Единственный человек, перед которым ей не хотелось притворяться – Глаша. Саша не нуждалась в жалости, но и видеть, как женщина подыгрывает Самарскому, тоже не хотела. Когда-то она сама соврала, чтобы не волновать Глафиру, но с того времени много воды утекло… – И вы прекрасно это знаете.
Продолжая вмешивать белки в тесто, Глаша попыталась сделать вид, что вдруг оглохла. Ей нравилось подобное общение ровно до того момента, как затрагивалась щекотливая тема. Она прекрасно понимала, что только ей из них двоих легко сделать вид, что ничего экстраординарного не происходит, но и радости от редких Сашиных выпадов не испытывала.
– Где мы? – девушка посмотрела на домоправительницу с такой мольбой, что сердце дрогнуло… Лишь на миг, а потом, Глафира сделала то, что обещала. Важней всего на свете – сдержать слово перед тем, кто дорог, пусть сто раз неправ, пусть бывает груб, пусть больно ранит, для нее нет человека ближе, чем Слава.
– Я не могу сказать, Ярослав не всегда прав, но поверь, он знает лучше.
– Что? Что он знает лучше? Кого держать силой в доме, не давая возможности даже элементарно понять, где ты находишься? Будто благо предлагать возможность прогуливаться по этому самому гребаному дому? Он благородный рыцарь, по-вашему? Яр… он такой… он сильный, умный, благородный. Да последний подонок этот ваш Яр! Ненавижу! – венчик, которым Саша еще минуту назад так старательно перемешивала белки, с грохотом ударилась о пол, забрызгав все вокруг.
Не сдержалась. Она не собиралась кричать, не хотела пугать своей гневной тирадой Глафиру, да и слов таких говорить не собиралась, просто нервы не выдержали лицемерия еще и с ней.
Глафира же перевела взгляд с лица, переполненного гневом и обидой, на пол.
– Я схожу за тряпкой, – прежде, чем собеседница успела возразить, извиниться или попытаться продолжить разговор, скрылась за дверью.
– Черт, – Саша слезла с высокого стула, собираясь наклониться за все еще перекатывающемуся по полу венчику. Надо успокоиться, а когда вернется Глаша – извиниться. Таким своим поведением она ничего не добьется, ни сочувствия, ни помощи. Если Глафира хочет считать, что ее Самарский так хорош, пусть считает, надо доказать, что и она не плоха,
