Гитлер, бросающий бомбы на Париж… Она никогда об этом не думала. Теперь она представляет себе тела, искалеченные стеклянными осколками, которые усеяли землю, словно ноты реквиема, разбросанные по пропитанной кровью партитуре. Ева кивает. Пифия удосуживается назвать свое имя: Ханна Арендт[29], затем удаляется в окружении свиты – своих беспардонных почитательниц. Глядя Ханне в спину, Ева невольно испытывает сочувствие. Без сомнения, ей тоже за тридцать и у нее нет детей, иначе она не находилась бы здесь.
Помещение велодрома не проветривается. Вокруг жужжат, свистят, трезвонят сирены… Полиция, «скорая помощь», воздушная тревога. Звуки постоянно чередуются, и на стадионе нет помещения, где от них можно было бы укрыться. Сирены пронзительно воют, и уже не знаешь, что они означают: начало или конец тревоги. Когда они наконец смолкают, начинает гудеть бомбардировщик; этот звук более глухой, низкий, кажется, что от него дрожит весь стадион. Тень от самолета проносится над велодорожкой, и, когда поднимаешь голову, видно, как он пролетает над стеклянным сводом, словно хищная птица над беззащитным гнездом. Внезапно слышится взрыв. Невозможно понять, что это: весенний гром или бомба. Женщины ждут, едва осмеливаясь дышать. Чего? Чтобы здравый смысл восторжествовал, чтобы нашли настоящих нацистов и отпустили остальных, ведь Франция – не та страна, где женщин сажают в тюрьму. Но военные не шевелятся. Они тоже ждут, не говоря ни слова, бледные и напряженные.
Медленно опускается ночь. Вскоре уже нельзя различить лиц. Тела вытягиваются на тюфяках; по небу плывут облака. Помещение превращается в камеру пыток. От стеклянного купола исходит страх. Слышны выстрелы. Под необыкновенно яркими звездами раздаются истерические крики и жалобы. Каждая из женщин спрашивает себя, в чем ее вина. Для тех, кого собрали на Зимнем велодроме, чувство вины наделяет эту ночь особым смыслом.
Ворота теперь заперты. Наряд солдат несет караул. У входа на стадион плачут те, кого не впустили. Они пытаются увидеть в последний раз лица тех, кого они провожали, кого любят. На них смотрят отрешенным взглядом, безмолвно выражающим непонимание. Заглянув в ворота, приоткрытые для проезда военного грузовика, они замечают соседку или родственницу. Они смеются, подают знаки. Но правила строгие, арестованные не должны общаться с внешним миром.
Перед воротами останавливается такси. Из него выходят две женщины с пакетом в руках. Они называют имя и хотят узнать, по-прежнему ли их подруга находится на территории велодрома. «Понятия не имеем», – отвечают ей. Женщины вступают в переговоры с охранниками. Вход воспрещен. Никто не проникнет на стадион. Отныне «нежелательные» находятся под контролем военных, навещать их нельзя. Посетительницы все же хотят всучить охранникам пакет и спрашивают, передадут ли его их подруге. «Если человек покинул эту территорию, пакет будет отдан интернированным». Шествие у ворот продолжается. Солдат без устали повторяет одно и то же: «Никто не выходит, никто
Ханна Арендт (1906–1975) – немецко-американский философ еврейского происхождения, политический теоретик и историк.
