сады до самой Мжи – ровные ряды плодовых деревьев, сбегавших по пригоркам к берегу и летом клонившие ветки над водами, – ни целая череда оранжерей, стеклышки которых запотели изнутри от дыхания сотен апельсиновых деревьев, ни каретные сараи и конюшни на эскадрон лошадей сейчас не понравились генералу в свете услышанного от хозяйки. Вот он же будет морочить бабе голову! Хотя бы потому что ей самой это нравится.
Катание закончилось весьма неожиданно. Стоило саням вывернуть на центральную аллею, засаженную буковыми деревьями и ведущую к парадному входу в дом, как невесть откуда появились два лося. Сохатые шли через парк в неоправданной надежде выбрести к родному лесу. Вероятно, они протопали по льду с противоположной стороны реки, где в отдалении серой стеной маячил ельник. Смотреть на диво высыпала вся дворня. Раскрасневшиеся бабы-прачки с закатанными рукавами, мужичье с оглоблями в руках, вечно вертевшаяся под ногами ребятня. Ни клубы пара, вырывавшиеся из поварни, ни всеобщее ласковое приставание не смущало гостей. Они стояли, как две громадины, терпя любопытных, пока Елизавета Андреевна – оказывается, она никуда не ездила! – не вышла из дому с деревянным ведром и не начала рассыпать у крыльца квашеную капусту.
– Лось, он соль любит, – рассудительно заявил кто-то в толпе.
Тут подъехали и пестрые сани с гомонящей толпой гостей. Но даже скрип полозьев, храп и топот лошадей, почуявших зверье, не оторвали сохатых от трапезы. К ним подступили новые любопытные. Трогали за теплые шерстистые бока, касались рогов, трепали по загривку. А ведь один удар длинной, несуразной ноги – и поминай, как звали!
Шурка тоже подошел. Он любил лосей, потому что они были нескладными и, несмотря на грозные рога, имели добрейший вид – может, из-за толстых носов и отвислых губ? Вместе с десятком рук его ладонь тоже коснулась горячего бока, потом похожего на кочку с болотной травой загривка. Звери ничего не замечали, уписывая капусту со снега. И вдруг… Бенкендорф ладонью почувствовал дрожь, прошедшую под кожей животного. В следующую минуту сохатый бросил жевать, поднял голову и ломанулся сквозь толпу прочь. За ним поспешал другой. К счастью, люди вовремя успели отскочить. Только пара баб, шедших с реки с полными ведрами, были отброшены в сторону, в снег. Но без смертоубийства.
Звери мчались, проламывая наст, не разбирая дороги, точно их кто-то напугал. Они скатились с берега на лед и на разъезжающихся ногах понеслись к далекому лесу.
– Эх, жаль, ружье далеко! – услышал Шурка полный досады голос. На крыльцо вышел Роман Романович Шидловский в бобровом тулупе и картузе с козырьком поверх вязаной шапочки.
«Чтоб тебя!» – рассердился генерал. Было очевидно, что звери испугались именно его.
– У меня близ Норовки охотничьи угодья, – продолжал Шидловский. – Кабаны захаживают, не то что лоси. А лис, волков, медведей – не счесть. На зайцах в лесу поскальзываешься. Колоды с медом – хоть бы и вашего роста человек – упадет, потонет.
Это прозвучало почти угрожающе, но Бенкендорф пропустил хвастовство
