style="font-size:15px;"> Неожиданно для себя Нина улыбнулась по-настоящему: протиснувшись, сквозь ленивое варенье пассажиров, в самолет поднялся красивый штурман Юра. Усмехнулся, и, ясное дело, поздоровался по-своему – вместо того чтоб руку подать или хотя бы в бок толкнуть, взял и совершенно спокойно пожал ногу чуть выше колена. Известный бабник; ни одной юбки мимо не пропустит. Нина, конечно, на работе себя блюдет – рыкнула, оттолкнула прочь наглую теплую руку. Но успела ощутить, как по всему телу запрыгали сладкие чертики озноба, принесенные мгновенным мужским прикосновением.
А в порту ждало продолжение…
Нина опять нахмурилась, встряхнула головой.
В порту не легче – здрасьте-я-ваша-тетя ! Верка отловила уже у самой проходной. В ноги упала: муж дальнобойщик, на одну ночь проездом из Будапешта в Хельсинки или наоборот, из Хельсинки в Будапешт, один черт… Схватила, оттащила в сторону, принялась в ухо трещать: дескать, ты меня еще не поймешь, а вот станешь женщиной и узнаешь, что такое мужик на одну ночь проездом, и все такое… Дура, конечно – «станешь, узнаешь»…– если сама впервые с мужиком в тридцать лет переспала, то и обо всех так думает.
Прерывистый поток пассажиров никак не хотел заканчиваться. Ладно, хоть детей грудных почти нет, – отметила Нина, по въевшейся профессиональной привычке бездумно запоминая проходящих. – А то едва взлетим – такой ор разведут, что хоть без парашюта прыгай. Тому люлечку подвесь, тому сосочку помой, тому горшочек с какашками выплесни…
А Верка… Уговаривала, уговаривала – «что тебе стоит одной слетать, такой глухой рейс, без промежуточных посадок, три часа, потом еще час и обратно три часа, вот и все; в дороге все как один храпеть будут, сама тоже покемаришь всласть…» А Николай Степанычу побоялась-таки сама признаться, все на нее спихнула. Сгоряча даже коробку финских конфет с ликером – не на каких-нибудь московских заводах сделанных, а из натуральной Финляндии привезенных! – пообещала. И выбрала Верка момент точняком: Нина и так вся была ошарашена историей с колготками, расстроена, выбита из колеи да еще и опоздать боялась. В общем, отпустила она Верку – жалко стало ее, козу безгрудую. С Николай Степанычем самой пришлось объясняться. Наврала аккуратно, как Верка велела: что она внезапно заболела, женские дела, то да се – но он не поверил, ясное дело. Умный мужик, просто ясновидящий: мельчайшее вранье влет раскусывает, хотя самой невероятной правде верит. Возмутился, конечно, но ей ничего не сказал: Нина-то сама в чем виновата? С Веркой сам будет разбираться. Придет она к следующему рейсу, натраханная до посинения, пык-мык – он ей и устроит небо в алмазах!
Пассажиры все еще ползли мимо, теснясь и толкаясь в узком проходе салона.
Господи, ну почему они все такие дохлые… – вздохнула Нина, глядя на хмурые лица, превращенные в каких-то синюшных мертвецов резким и ненатуральным светом плафонов. – И злые, злые все, как с похмелья. Можно подумать, умрут от того, что на пятнадцать минут позже
