придут из города? – спросил Пастырь, выпив остатки похлёбки. – Недалеко ведь.
– Не боюс, – равнодушно ответил цыган.
Ну да, вчера же спрашивал уже…
– Они за город не ходят, – пояснил Михай. – Чего им тут делат. Один раз только видел их на картофельных полях, в посёлке.
– Ну и?.. Шпана?
– Шпана как ест.
– Хм… Дела…
– Они грамотные, – кивнул цыган. – Часовых ставят. Ходят строем. Оружие у них.
Всё это очень походило на правду. Да и зачем бы старому Михаю врать. Но Пастырь никак не мог побороть в себе чувство недоверия. Чтобы какая-то шпана держала в страхе целый город!.. Хоть и мёртвый, но всё же – город.
– Много их? – спросил он.
– Не знаю, – цыган протянул ему кружку с травником. – Я когда их видел на поле, было одиннадцат. Но их больше. Думаю, много больше. Раз видел их на вокзале. Пьяные. Или укуренные. Двух малых стреляли.
– Как это?
– Да как… Обышно. Поставили их к стене. Старшой говорил что-то – видат, приговор. Потом расстреляли. У них там дисциплина. Построже, чем в армии, видат… Потом съели, наверно.
Пастырь сплюнул в огонь мятный листочек, налипший на язык.
То, что рассказывал его гостеприимный хозяин, не укладывалось в голове. А цыган продолжал:
– У них и форма своя. На головах повязки у всех. Татуировки на руках одинаковые. Даже девчонкам.
Дети, оставшиеся без присмотра взрослых, играют в «Зарницу». Заигрались, похоже, слегка. Чересчур заигрались, однако, если правда всё, что цыган рассказывает. Ну, насчёт того, что они человечину едят – это, наверное, перебор таки. Хотя, чёрт его знает. Есть-то им надо что-то.
С востока попыталось пробиться солнце, но иссиня-серая пелена, в которую зябко ещё куталось хмурое небо, не позволила, так что жёлтый луч скользнул по траве неясным бликом и растворился в последождевой влажной туманности.
Допили чай в молчании. Цыган не торопясь забил трубку, раскурил, пыхая зловонными синими клубами. Пастырю вспомнился вчерашний гадкий вкус самокрутки. Он сплюнул: видать, откурил ты своё, брателло.
Вернувшись в вагончик, взял из-под подушки обрез, нацепил ремень, на котором болтались штык-нож да поношенная сумочка, набитая патронами. Забросил на плечо чахлый рюкзак: пара шмоток, потрёпанная библия, порох, пыжи, дробь, резиновые перчатки, два респиратора, бинокль, фонарик… Вышел. Михай так и сидел у костра, дымил над новой кружкой чая.
– Уходишь? – спросил равнодушно, бросив быстрый взгляд.
– Пора, – кивнул Пастырь. – Спасибо тебе за гостеприимство, ром.
– Ништо, – отмахнулся тот. – Цыганский костёр всем светит. Жив будешь, приходи.
– Приду. Спасибо ещё раз.
– Шшасливый буд. Бахтало дром тукэ[8]. Осторожно там.
Пастырь постоял ещё минуту, собираясь
Бахтало дром тукэ
