слова запросто из комсомола вылетают. Гармс, марш в лаборантскую! Герань, вон из класса!
Остаток урока был сорван. Пока учитель и пострадавшая в четыре руки отмывали прожженный фартук в подсобке, класс смаковал подробности истории, успев обсудить и ноги немки, и фасон ее исподнего, и дальнейшую судьбу героев происшествия, если химичка посмеет дать происшествию ход.
По звонку, обгоняя друг друга в спринте к тесной раздевалке, редкий скромняга не пренебрег возможностью влепить Славику какой-нибудь щелбан, фофан или пинчище. Даже флегматичный Дремов, раскрутив на руке тяжелый кирпич портфеля с убойной надписью «Дип Папл», умудрился внести свою лепту в массовое унижение одноклассника.
У вешалок Фусенко подобрался к Лилии:
– Я влюблен, – заявил юноша и положил свои потные ладони девушке на грудь.
Гармс вспыхнула, ударила Славика по той же румяной щеке, которую пятнадцать минут назад уже облюбовала химичка. Девушка, подрагивая телом, устремилась к выходу из раздевалки, уронив на пол свое пальто.
– Царица, – бросил ей вслед очкарик, но увидел большой кулак, которым пригрозил ему стоявший неподалеку Виталя, предпочел заткнуться. Герань поднял с пола очень советское манто одноклассницы и с какой-то невнятной нежностью водрузил его обратно на вешалку.
Тем временем Гармс, почти рыдая на ходу, поднялась на второй этаж, где в единственном в школе лингафонном кабинете обитала классная руководительница – учитель «зидойча» Галина Михайловна Кузинина. Мэтр советской педагогики была в классе одна. Она разглядывала каракули очередного словарного диктанта, который написали ее самые маленькие ученики. Изредка, натыкаясь на новую ошибку, фрау поджимала свои тронутые старостью губы. Отточенным жестом дама выносила красную черту на поля и выводила правильный вариант, оканчивая фразу восклицательным знаком. На ее руке, державшей ручку, красовался огромный, во всю фалангу перстень с янтарем. Форму этого камня знало большинство мальчишеских макушек в школе, потому что преподаватель немецкого очень любила сопровождать нравоучения постукиванием перстня по черепушкам.
– Галина Михайловна, – схлебывая обиду, с порога заголосила Гармс, – Славка опять меня трогал в раздевалке.
История влечения Фусенко к Лилии имела уже достаточно большой архив жалоб со стороны девушки и даже ее родителей. У Галины Михайловны в специальной папке лежали многочисленные любовные записки Славика, чаще – откровенно глупые стишки его собственного сочинения. Все это Лилия каждый раз приносила классной даме, облачая в форму непреодолимой проблемы и трагизма.
– Что с твоей формой? – осведомилась Кузинина, разглядывая мокрое место с дырой на черном фартуке из гипюра.
– Это на лабораторной по химии случайно вышло, – не стала сдавать Виталия девушка.
– Слава,
