уровне пытаемся изменить какую-либо ситуацию. Техника кинотеатр – тройная диссоциация. Она очень круто работает с травматическим опытом. Потому что мы его проживаем вперед, а потом быстро проживаем назад. То есть мы его из структуры превращаем в поток. Это должно быть, например, так. Есть допустим сарай, и он нас травмирует. Мы его разбираем по кирпичикам, но мы должны забыть, что из этих кирпичей был сарай, иначе мы будем воспроизводить опять этот же сарай. Мы стираем старый чертеж полностью, и после этого у нас остается только кирпич и мы должны творить. Мы можем сотворить все, что угодно, кроме того сарая. И когда мы создаем новое, то на забытом старом возникает некая другая форма.
– Эта техника не опасна тем, что при взгляде на чужой сарай, мы получим опять то же самое?
– Но мы же не помним, что это сарай. Нужно забыть, что мы забыли.
– У меня вопрос про больные места. Как моделирование обходится с травмами? Я имею ввиду в основном личные, которые все нажили от рождения до взросления, и в которые упирается каждый, обращающийся за психотерапевтической помощью или просто идущий по пути саморазвития.
– По моему, этому придается слишком большое значение. Слишком большое. Мы кричим о травме, как о некоем оправдании. «Я был бы наверное другим, если не было травмы или родителей», и так далее. Мы очень многие вещи оправдываем, подразумевая, что у меня «травма» и все.
– Я не про идею травмы, а про ход терапии, в котором человек упирается в какое-то место, где он сопротивляется, закрывается и, хоть и делает одну работу за другой, но мало что сдвигается. Потому что он не хочет, чтобы ему было неприятно.
– Честно говоря, когда мы выходим на эти вещи, а мы часто очень выходим на эти вещи, то мы не работаем с самими объектами и с тем, что будет неприятно. Мы как раз и сталкиваемся с этим вопросом через парадоксальность смысла. То есть на самом деле смысл работает. Вот есть подход – раскопать, «когда это записалось, в каком случае этот травматический опыт был, где»? Мы это не разбираем, мы разбираем, какой опыт или смысл человек сделал из этого. То есть что он с этим сотворил. Потому что он упирается, он не хочет это видеть, потому что это несет для него некий смысл (которым наверное это и не является). Он создал некую реальность, которая имеет вот такой вот определенный смысл. Смысл, что, например, «я не должен на это смотреть, потому что счастье – это очень больно». Или «лучше не иметь, чем иметь радость и потерять». Поэтому я не готов платить за радость такую цену, поэтому лучше я откажусь от радости.
– И что вы с этим делаете?
– Это обыкновенная работа. Вот в этом-то и странность. Мы не выделяем какие-либо травматичные моменты, как некую узкую вещь. Мы рассматриваем их в системе. Когда они проявляются как парадоксальный смысл, как остановка. Что за этим стоит? Почему я не хочу на это смотреть? Почему не хочу к этому прикоснуться?
– И когда
