какого бы то ни было оценочного контекста – вопреки сложившейся в отечественной традиции практике словоупотребления, восходящей к советскому периоду110 (исторически негативная трактовка национализма восходит к работам В. С. Соловьева, который утверждал, что «национализм… есть полное извращение национальной идеи»111). Национализм, равно как и патриотизм, трактуются в книге как квалитативно нейтральные дефиниции; эти и родственные им понятия суть социально-идеологические конструкты, характеризующие признаки наций как «воображаемых сообществ», «культурные артефакты»112, создаваемые из субъективных представлений о реальном мире и служащие пропагандистским и мобилизационным целям. Именно в подобном нейтральном, конструкционистском значении нужно толковать и выражение «русский культурный национализм», которое будет довольно часто встречаться в тексте книги. Это идеология во многих отношениях сохраняет актуальность для русской культуры в целом вот уже третье столетие, получая многочисленные манифестации в искусстве; кратко ее можно определить как совокупность идеологических и социально-культурных практик, постулирующих и пропагандирующих приоритет русской культуры – по самым разным параметрам – перед другими культурами.
Единой теории национализма не существует – и не может существовать, поскольку, как убедительно доказал Дж. Холл113, термином «национализм» обозначают целый ряд явлений и процессов, которые принципиально различаются между собой по обстоятельствам места и времени. Ситуационный подход требует изучения различных форм социального / социокультурного взаимодействия с учетом «всех вовлеченных в это взаимодействие акторов», понимания логики, «в том числе субъективной мотивации их [акторов] поведения», учета «особенностей обстоятельств, в которых это взаимодействие происходит»114. Культурный национализм, таким образом, выступает как одна из разновидностей национализма «вообще», оформляющаяся в конкретном социуме на определенном этапе исторического и социально-культурного развития.
Представление об исключительности собственной культуры по отношению к культурам «других» – то есть культурный национализм – прослеживается в человеческой истории со времен античности: знаменитое противопоставление «эллинов» «варварам», обнаруживаемое уже у Гомера (карийцы названы barbarophonoi – «говорящими на варварском наречии»115) и широко популяризированное, во всяком случае, для последующих поколений, в пьесах Эсхила и Аристофана, в «Истории» Геродота, в диалогах Платона и сочинениях Аристотеля является первым (конечно, если исключить из рассмотрения «Ригведу» и Ветхий Завет) письменно зафиксированным проявлением и свидетельством культурного национализма. Причем именно «культурного»; для Геродота варвар – Другой, но еще во многом ровня греку,
В «Современном толковом словаре русского языка» под ред. С. А. Кузнецова (2001) национализм толкуется сугубо отрицательно, как «идеология и политика, исходящая из национального превосходства и противопоставления своей нации другим». О советской семантике слова «национализм» см.:
Об усвоении национализма русской культурой см.:
Подробнее о частотности употребления слова «варвар» античными авторами и понимании этого слова см.:
