размотал повязку, принюхался к запахам дома и дождя, приладился к току стариковских тревог и переживаний. Оттолкнулся от надёжной стены – и сделал первый шаг в трясину осени…
– Гнусный Клог, буду убивать медленно, – пообещал вервр. – Зачем ты бегом поволок меня в лес, на казнь? Ночью… Оставил без ужина. Там, на постоялом дворе изжарился кролик, сочный… Свежатинка, сам ловил.
Было бы удобно приписать врагу вину за отсутствие кошеля. Даже за то, что младенцы не едят крольчатину – а ведь поймать кролика куда проще, чем отыскать посреди ночи молочную козу. А после – вот ужас! – ещё и подоить… Но вервр полагал, что даже без фальшивых обвинений долг Ула со временем вырастет до неподъёмной тяжести…
Вервр брёл, принюхивался, пищал и вслушивался, собирал чужие настроения, приближаясь к их средоточию – к селу с густо налепленными вдоль хилых улочек избами и просторным постоялым двором, похожим на быка посреди овечьей гурьбы.
Настроения составляли общую мутную массу, знакомую по всяким людским скоплениям и мысленно именуемую – помои. Сегодняшние казались густыми, тёмными, замешанными на многочисленных страхах, пустых и настоящих. Вервр спотыкался, злился на слепоту, взрыкивал, вслушивался в эхо – и снова шёл, упрямо не растопыривая руки и не сокращая шаг. Он не слабый человечишка, чтобы выглядеть шаркающим слепцом и вызывать презрение.
Из общего вороха страхов и сомнений Ан наугад выделил всхлипывающий высокий голосок. Страх у этого человека – острый, отчётливый, он распознается ярко.
– Люди, ох, люди! Хоть кто, помогите… Ох, пустите, да пустите же, – стонала девка, плотно притиснутая к забору, в глухом и наверняка очень тёмном месте возле конюшни. – Да что же это… да пустите, умоляю, ну пустите…
Отпускать добычу, понятное дело, никто не собирался. Рта зажимать тоже не пробовали – слушать мольбы занятно. Вервр покривился, ощущая, как возвращается в привычный себе мир людишек. Такие скучны и однообразны как в бессилии, так и в насилии. Душегрейка девки валяется в углу, рубаха разорвана от ворота и до пупа… А ведь в двух шагах к стене привалены вилы, дотянуться – можно! Мало того, в ногах у девки валяется кухонный ножик – его нетрудно поддеть и всадить во врага. Но эта овца, как и многие подобные, знает своё место и покорно топает на бойню, смутно соображая, каковы последствия отчаянного сопротивления. Насилие привычно, неизвестность страшна, она – удел сильных… Так обыкновенно рассуждают людишки. И – сгибаются.
Вервр хмыкнул: вот потому был интересен мерзавец Клог. Если разобраться, куда почётнее числиться врагом беса, чем выглядеть для него парализованным кроликом или овцой, не достойной спасения.
Голова деловито сопящего мужика впечаталась в бревенчатый сруб с хрустом. Вервр разжал пальцы, высвободил прихваченные на затылке волосы наёмника – и позволил бессознательному телу сползти по стене. Само собой, внимание «овцы» теперь целиком принадлежало
