камнем дорожке дальше, в мастерскую Робин.
День выдался тихий, электроинструменты отдыхали. Свою любимую я застал у верстака – лицо в маске, каштановые кудри собраны на затылке в узел, красный рабочий комбинезон поверх черной футболки – общий вид умопомрачительно сексуальный. По обе стороны от нее стояли баночки с красками, лаком и морилкой. На полных оборотах урчал сухой воздушный фильтр.
Рука Робин с зажатым в пальцах кусочком хлопка двигалась небольшими концентрическими кругами. Шел процесс ручной полировки задней деки французской гитары XVII века, сделанной из волнистого клена. Абсолютно салонная штучка, украшений много, а звук так себе. В те времена их называли женскими, поскольку считалось, что исполнять настоящую музыку женщины не в состоянии. Этот инструмент принадлежал одному коллекционеру, который сам не мог извлечь из него ни звука, зато требовал, чтобы все, чем он владел – включая и его третью жену, – было красивым и блестящим.
Робин работала, а Бланш, наша маленькая французская бульдожка белой масти, похрапывала в углу.
Я негромко кашлянул. Робин отложила полировочную ткань, сняла с лица маску и улыбнулась; у Бланш дрогнули веки.
– Принц приносит кофеин. И как раз вовремя: откуда ты узнал, что я хочу кофе?
– Догадался.
Когда мы поцеловались и Робин взяла у меня из рук кружку с кофе, до нас как раз доковыляла Бланш. Робин вынула из банки на полке палочку вяленой говядины и присела так, чтобы быть на одном уровне с собакой. Бланш одними губами взяла палочку и держала, пока Робин не сказала:
– Пора перекусить.
Тогда Бланш проковыляла в угол, опустилась там на пол и деликатно, но с вожделением, зачавкала своим лакомством.
Я почувствовал нежное, но настойчивое прикосновение. Палец Робин пробрался мне под воротник.
– Что случилось?
Бессмысленно спрашивать, откуда она каждый раз знает, что что-то не так, – просто знает, и всё тут. Я рассказал ей все.
Она отреагировала так:
– До чего же вздорная, мстительная тетка. По всей видимости, ты правильно поступил, что не дал ей завладеть ребенком.
– Всякий на моем месте догадался бы.
– Но сделал именно ты.
Мы подошли к кушетке у стены и сели, соприкасаясь задами.
– То есть, – продолжала Робин, – ты считаешь, что она и вправду может что-нибудь натворить?
– Вряд ли, – ответил я. – Просто подумал: лучше тебе быть в курсе.
– Спасибо. И каков наш план? Забьем досками окна и часть дверей и объявим красный уровень опасности?
– Ну, может быть, оранжевый…
Она сжала мою руку.
– Ладно, давай серьезно. Значит, по-твоему, с ее стороны это была просто поза?
– Она – самовлюбленная, асоциальная личность, но ничто в ее прошлом не указывает на то, что она способна дойти до открытого насилия.
– Ты скажешь об этом Майло?
Я объяснил, почему нет.
– Думаю, ты прав, – согласилась
