как всегда, красивая и решительная, принципиально говорит только об Америке – хотя и не всегда самое приятное. Все мои попытки передать от кого-то приветы, что-то вспомнить хорошее, ею сурово пресекаются на корню. О прошлом говорить бессмысленно, теперь все – здесь! Она сосредоточена и мрачна.
Брякает дверь, появляется Михаил. Мы здороваемся, обнимаемся – но без всяких шуток-прибауток, как бывало. Веселье тут как-то не прижилось. Где его золотые кудри торчком, веселый, победный курносый нос, озорной взгляд?
– Я шагаю с работы, усталый! – произносит он строчку из песни, которую раньше он пел весело, слегка насмешливо. Сейчас усмешка печальна.
– Девятьсот долларов платим за эту квартирку! – сообщает он как первую новость.
У нас он был самым обожаемым детским художником, его веселые персонажи поднимали дух.
– Рисуешь?
– Служу! В газете «Новое русское слово»… Метранпаж!
– Что это такое?
– Только тут впервые и узнал. Набор, в общем. А рисунки… редко.
Открывает газету – на последней странице – его вполне узнаваемый рисунок – но без обычного озорства. Обнаженная женщина, слегка в веснушках, обозначена контуром, на лугу, в цветах.
– Реклама фильма!
– А. Хорошо!
– И я так думал! И вдруг пришли в газету сотни возмущенных писем от американцев: «Разрушаю устои!»
– Правильно! – говорю я. Мы чокаемся. – Разрушай, разрушай! Пусть знают наших!
– Так не хотят! – нервно вступает Вика. – У них норма. От русских – один! Так же, по одному, от других национальностей. Всем – «равные права». На похоронах Довлатова вообще не было ни одного американца! Иосиф – первый. Серега – уже второй. И им он уже не интересен. Вот так.
– Ну зачем, Вика, ты так говоришь? – возражает добродушный Михаил. – Может, и были американцы на похоронах – мы ж не опрашивали.
– Нет! – чеканит Вика. Красавица! Гордый кавказский профиль. – Знаешь, как тут? Без сентиментов. Если хочешь что-то значить – вытесни другого! Ты покажи Валере свой рисунок, покажи.
Миша открывает газету. Карикатура! Раздутый, как аэростат, Довлатов, висит над толпой, пальцы руки и ног накачаны, как сардельки. Под ним восторженная толпа. За ниточки держат раздутого ими же и куда-то тащат. Вдохновенные лица…
– Это, что ли, первые, Генис и Вайль?
Миша кивает, вздыхает.
– После этой карикатуры поссорился с ними, с Довлатовым – я уже не говорю, теперь со мной не общается и его вдова. Вот такое «веселье»!
– Да.
Выпиваем.
– Он, вообще-то, не к нам, он к Ефимовым ехал! – сообщает Вика.
Что же такое тут?! Почему злые?
Миша встает.
– Ну давай, Валера. Отвезу!
Нет человека добрее и ответственнее его!
– Ты с ума сошел, Миша? – кричит Вика. – Это же в Нью-Джерси!
