и предупрежу его!
– Нет, я не о том; но меня удивило, как я живу так близко и ничего не знаю! В нашей глуши это диво. А вы будто бы и не охотник приударить за иною гребчихой, в поле?
– Э, фи! У меня своя жена-красавица, полковник.
Новые знакомцы будто сконфузились и помолчали.
– До свидания, полковник!
– До свидания, герр Шульцвейн!
Лошади двинулись.
– Не забудьте и нас посетить: спросите хутор Новую Диканьку, на Мертвой.
– С удовольствием. А где он там?
Лошади колониста остановились. Полковник к нему добежал рысцой и рассказал, как к нему проехать.
– Есть у вас детки? – спросил полковник, став на подножку и свесясь к колонисту в фургон.
– Есть две дочери: одна замужем, а другая – еще дитя.
– За кем же замужем ваша старшая дочь, герр Шульцвейн?
Колонист покачал головой и прищурил голубые глаза.
– Вы не ожидаете, я думаю?
– А что?
– За пастухом-с. Я выдал дочь мою за старшего моего чабана, Гойнриха Фердинанда Мюллера, и, либер герр, нахожу, что это – сущая пара. Отличный, добрый зять мне и знает свое дело; пастух и одновременно овечий лекарь. Живут припеваючи, а дочка моя все двойни родит!
Полковник похлопал его по руке и по животу.
– А ваш Гейнрих откуда?
– Он подданный другого Гейнриха, Гейнриха тридцать четвертого, герцога крейц-шлейц-фон-лобенштейнского: тесно им у герцога стало, он и переселился сюда.
– Не забудьте же хутор Новую Диканьку, недалеко от большой дороги, – сказал полковник, смеясь титулу тридцать четвертого Гейнриха крейц-шлейц-лобенштейнского и кланяясь вслед уезжавшему интересному фургону.
– Поклонитесь отцу Павладию от меня! – прибавил в свой черед, улыбаясь, колонист.
Пыль опять заклубилась по дороге.
– А ну, говори мне, скотина, что там за такая воспитанница живет у нашего попа, на Мертвой? – спросил кучера полковник Панчуковский.
Самуйлик ничего не ответил. Он был под влиянием вежливой беседы с Фрицем.
– Ну, что же ты молчишь, ракалия, а? Не тебе ли я поручал все разведать, разыскать? И в семи верстах, а?
Кучер приостановил слегка лошадей, снял шапку и обернулся. Глуповатое и старческое его лицо было осенено мучительною, тяжелою мыслью.
– Барин, увольте…
– Это что еще?
– Не могу…
– Что это? Ты уже, братец, рассуждать?
– Не будет никакого толку, ваше высокоблагородие, от этих ваших делов. Мало их через мои руки у вас перебывало! Эх, барин, предоставить-то не штука, да жалко после. А вы побаловали, да и взашей?
– Скверно, брат, и подло! Не исполнил поручения…
Самуйлик еще что-то говорил, но полковник уже его не слушал. Лошади бежали снова вскачь. Бубенчики звенели. Картины по сторонам
