покинет ее и заживет своей жизнью. Она ему не мать, и, возможно, боль разлуки будет не такой острой. Но мать связывают с сыном неразрывные узы, узы крови и родства, сознание того, что ребенок был когда-то ее частью и в каком-то смысле остается таковой всегда. У Клэр этого нет. Ее связывают с Пипом чувства более хрупкие, более тонкие; они такие же прекрасные, но могут исчезнуть без следа. И этого она боится больше всего. Ему только пятнадцать, уговаривает она себя. Он еще ребенок. Вагон качнулся, и голова Пипа ударилась о стекло. Он начинает просыпаться, закрывает рот, жмурится.
– Как ты, Пип? – спрашивает она, улыбаясь.
Он приветливо кивает.
– Должно быть, уже подъезжаем. – Пип зевает, как кот, без всякого стеснения. Его зубы начали смещаться вперед, расталкивая друг друга.
– Пип, ты меня сейчас проглотишь! – выговаривает она ему.
– Прости, Клэр, – бурчит он.
– Почти приехали. – Клэр окидывает взглядом поле с белесой травой, промелькнувшее за окном. – Должно быть, почти приехали.
Она чувствует неприятный привкус во рту, такой же несвежий, как помявшаяся одежда и липкая кожа. В поезде душно, просто нечем дышать, – неудивительно, что Пип продолжает клевать носом. Она и сама не прочь вздремнуть, но Бойд предупредил, что у итальянцев очень ловкие руки, и Клэр тревожится о кошельках и вещах и о том, что скажет Бойд, если их обворуют, несмотря на все его предостережения. Она мечтает размять ноги, помыть голову, но, когда в окне показываются первые разбросанные тут и там дома, у нее внезапно пропадает желание выходить в Джоя-дель-Колле. Есть в путешествии нечто чудесное – вас везут многие-многие мили и вы ни за что не отвечаете; чтобы достичь места назначения, вам нужно просто терпеливо ждать. А поскольку они с Пипом одни в купе, им легко и приятно вдвоем. Нет необходимости думать о манерах или силиться поддержать ничего не значащий разговор. Их задумчивое молчание исполнено приязни и не вызывает неловкости. К тому же Клэр побаивается того, что ждет ее в конце пути.
Бойд решил, что они проведут лето в компании людей, с которыми прежде она не была знакома и о которых почти ничего не знала. Никакие возражения не заставили бы его изменить планы; она даже не смогла написать о нежелании ехать в письме, как обычно делала, чтобы ясно и спокойно изложить свои доводы. Во всяком случае, когда Бойд из Италии давал им указания по хрипящему телефону, было уже не до писем. От безысходности она предложила ограничиться двумя неделями, но Бойд, казалось, даже не слышал ее слов. Исчезли надежды на тихое лето, которое она так ждала и которое хотела провести дома вдвоем с Пипом, наблюдая, как душистый горошек тянется вверх по бамбуковым палочкам, и играя в вист в тени высокой садовой ограды. Итальянцы, у которых они собирались жить, были клиентами Бойда; Кардетта, старый знакомый ее мужа по Нью-Йорку, и его очаровательная жена. Кроме этого, о будущих хозяевах ей было известно то, что они богаты.
Поезд
