и опасное путешествие.
– Вашими бы устами, мессир, да мёд пить! – обрадовался менестрель. – По правде говоря, мне несколько жутковато среди этих диких лесов, особенно по ночам. Так и кажется, что пруссы, эти лесные дьяволы, постоянно наблюдают за мной. Вот и сейчас мне показалось, что в чаще мелькнула подозрительная тень. Но в вашей компании, господин рыцарь, я спокоен. Это всего лишь шутки разыгравшегося воображения.
– Истинно так, сын мой, – подтвердил монах. – Господь и рыцарь защитят нас от всех опасностей.
– Что ж, немного отдохнули, пора в путь, – сказал Ханс фон Поленц и решительно поднялся.
– Пора… – монах кисло поморщился и тяжело вздохнул.
После сытной трапезы он обычно почивал часок-другой, но юному рыцарю послеобеденный отдых был не нужен, и святому отцу пришлось смириться с неизбежностью путешествия на сытый желудок.
Вскоре путники, возглавляемые рыцарем Хансом фон Поленцем, отправились дальше, и только тлеющие в затухающем кострище угольки да обглоданные кости косули напоминали о недавнем присутствии человека на гостеприимной полянке. Спустя какое-то время кусты у ее края осторожно раздвинулись, и показался почти голый человек, лицо и туловище которого были разрисованы черной, синей и зеленой красками. Из оружия у него был только нож и небольшой, но очень тугой лук, удобный для лесных жителей – он не цеплялся за ветки.
Опустившись на четвереньки, разрисованный варвар – скорее всего, это был разведчик пруссов – обнюхал человеческие следы, словно охотничий пес, и даже покопался в кучке костей, будто хотел найти там что-то ценное, а затем поправил колчан со стрелами, сдвинувшийся на живот, и неторопливо побежал по дороге вслед небольшому отряду.
Глава 4. Охота на тура
Человека, не приспособленного к жизни в лесах, места обитания ятвяжских племен поражали дикостью, мрачной первобытностью, таившей угрозы, о которых можно было лишь догадываться. Завоеватели, пытавшиеся проникнуть в глубь безбрежного лесного раздолья, на привалах не могли уснуть. Пуща, обычно мирная и безмолвная в дневные часы (если не считать невинного пения птиц), к ночи оживала, наполнялась таинственными и непонятными звуками. То вдруг среди настороженной тишины раздастся сильный скрежет, словно где-то неподалеку великан шоркает напильником по своему огромному мечу. То послышится вой, да такой сильный и страшный, что его никак не может исторгнуть глотка обычного волка. Опытные охотники, коих немало было среди немецких кнехтов, с трепетом объясняли новобранцам: «Это оборотень-вервольф слоняется по лесу! Держите копья наготове!» Уханье, фырканье, свист, рев, подозрительные шорохи буквально сводили с ума городских жителей, впервые оказавшихся в Пуще.
Им казалось, что опасность подстерегает отряд за каждым кустом, каждым деревом (а в Пуще росли настоящие великаны в два-три обхвата), в каждом болотце. А если учесть, что воины ятвягов были большими мастерами маскировки и могли часами лежать, изображая трухлявое дерево, или
