меня так на даче пахнет, в апреле, когда снег сходит. А ты на свою дачу часто ездишь?
– Редко. Да и то, если близкие попросят.
– Почему?
– Далековато, Шишкин. Двести километров.
– О-го! И как это вас так угораздило?!
– У отчима сослуживец был, майор Василец. Ему года три назад предложили дом в Тульской области и он отчиму стал мозги пудрить, чтоб там вместе поселиться. Чтобы было потом, где на пенсии здоровье укреплять… Ну, мои и поехали на разведку. Вернулись и говорят: берём! Дом отличный, место красивое. Речка, луг. Да и деньги небольшие: всего семьсот рублей… Потом, правда, выяснилось, что вдвое дороже, так как этот Василец в последний момент свою часть дома выкупать отказался. Но – ты ж понимаешь. Если моему Пал Палычу чего втемяшилось – то всё. Сказал – берём, значит – берём…
– Но дом действительно хороший?
– Нормальный дом. Кирпичный. Плюс сад яблоневый двадцать соток…
– Класс!
– Ага. Только стоит этот дом на краю деревни и от шоссе до него ещё пилить километра три. А в самой деревне одни старухи остались. Там раньше отделение колхоза было, но его расформировали давным-давно. Там теперь даже магазина нет, представляешь? Раз в неделю автолавка приезжает – и все счастливы, что без хлеба не сидят. Электричество постоянно отрубается. Короче – каменный век…
" – …и мужество Ленина-мыслителя состояло именно в том, что он сумел продраться сквозь частокол иллюзий и настоять на отказе от методов военного коммунизма, что большинством твердокаменных партийцев было воспринято как ересь. Они не посмели возражать ему открыто, но именно с этого момента Ленин превратился для них в крайне неудобную фигуру. Они ведь считали себя триумфаторами, жрецами от революции. Они были уверены, что победа в гражданской войне сплотила их в особую касту, обладающую правом монопольно вершить судьбы страны. Они уже входили во вкус своих привилегий и единственно верной политикой считали лишь ту, которая гарантировала их сохранение и приумножение. В ленинских реформах они увидели прямую угрозу своим коренным интересам, основанным на ультрареволюционной мифологии, и на фоне бурного развития НЭПа их страхи получали всё более весомые подтверждения… Сталин в этом смысле оказался знаковой фигурой. Его личные фобии органично совпали с фобиями целого класса партократов. Он очень чутко уловил их заказ на сохранение власти любой ценой – и на отработке этого заказа построил своё политическое будущее. Хотя, тут нет ничего нового: история человечества знает массу примеров, когда судьбы целых народов приносились в жертву самым низменным и шкурным интересам узкой группировки, захватившей власть. Наш случай поражает лишь масштабами жертвоприношений: одна коллективизация за считанные годы сгубила свыше десятка миллионов жизней. А ведь была ещё циклопическая машина ГУЛАГа, не сбавлявшая хода вплоть до смерти диктатора…
– Но ведь в жернова системы
