Зависимость от вещей еще хуже, чем зависимость от людей. Он кивнул, давая понять секретарю, что тот может быть свободен.
Василич бесшумно исчез за дверью, ведущей в приемную. Молодой еще, но смышленый. Потому и звал его Маэстро по отчеству – выказывал особое доверие. Из него хороший зам получится, исполнительный. Не для Маэстро, конечно – тому замы ни к чему – а в другой отдел очень подойдет. Но это еще годков через пять, не раньше.
Маэстро потушил сигару и поднялся. Годы брали свое – он уже не чувствовал той неуемной энергии, которая переполняла его в тридцать и бурлила в сорок. На шестом десятке приходилось следить за питанием, за режимом дня и даже за количеством курева. Он не становился моложе – а враги так и оставались недосягаемы. Они были осторожны – но Маэстро был терпелив. Ему бы поймать одного – и больше ни один из проклятых колдунов никогда не будет чувствовать себя в безопасности.
Проигрывают только те, у кого личного дела нет. Кому нечем считаться и не за что мстить. Но Маэстро не из таких – у него найдется, за какое место прищучить эту падаль. Он им многое расскажет и еще больше покажет – за себя и, главное – за Коленьку.
Эх, Коля, Коленька.
Маэстро откинулся в кресле и прикрыл глаза. Прошло уже почти три месяца, а вестей так и не было. Ни плохих, что уже давно не утешало, ни хороших, ни от полиции, ни от… других источников, которыми он пользовался в особых случаях.
– Доброго денька, Шеф Шефович. Как настроение, как чашечка кофе? Портсигар при вас? – просунув голову в дверь, Коля сверкал улыбкой и, не дожидаясь приглашения, садился на любимый стул, у самого окна. Из окна, правда, кроме задницы Кирова и не видать ничего – но Коля не жаловался. Никогда не жаловался.
Соня он был, Коленька – до самого конца был соня. Никогда раньше двенадцати в кабинет не приходил; пушками буди – не добудишься. Звал «Шеф Шефовичем» – Василич только зубами скрежетал, когда слышал. Любил стрельнуть сигару – другую, если тянуло пооткровенничать. Рассказывал про тещу, про соседского барбоса – или просто анекдоты травил без остановки. И откуда он их только помнил в таком количестве? Маэстро улыбался, протягивал портсигар и спрашивал о новостях. Иногда Коля отмалчивался, иногда, возбужденно размахивая руками, доказывал, что разгадка совсем близко, вот-вот сама придет в руки. Он сам взялся вычислить колдовское логово – никто не заставлял. Маэстро одобрительно кивал, подбадривал, заставлял раскрывать подробности.
Вот этого Коленька не любил.
Начинал путаться, рисовал на коленке диаграммы, крестики, снова и снова повторял, что близок к ответу. Маэстро не давил – а стоило бы. Давала себя знать разница поколений, «Отцы и дети», как говаривал классик. Они говорили с мальчиком Коленькой на разных языках – а теперь Маэстро остался один. Подобравшись так близко, Коля исчез – и вместе с ним исчезли все ниточки, догадки и тропинки.
Доверие
