не дала, – начала я, но Слоан сделала мне большие глаза. – В смысле больше десяти.
– Пожалуй, – согласилась Слоан и положила обе пары очков на прилавок. – Я лучше похожу тут еще, погляжу, подумаю.
– Да, пойдемте, – поддержала я, разворачиваясь без малейшего намерения на самом деле уходить.
– Стойте, – быстро сказал продавец. – Пожалуй, я готов отдать их за пятнадцать. Но ни центом меньше.
– Обе пары за двадцать, – предложила Слоан, глядя ему прямо в глаза.
– Двадцать один, – неубедительно поторговался продавец, но Слоан, не слушая, уже протягивала ему двадцатку.
Через минуту мы со Слоан – она в своих новых летных очках – уже стояли у другого прилавка.
– Отличная работа, – похвалила меня подруга.
– Можно было и получше, – отмахнулась я, едва не столкнувшись с парнем, который тащил огромную картину с котенком. – Мне нужно было начинать с десятки.
Слоан пожала плечами.
– Если сразу назвать слишком низкую цену, можно напугать продавца и лишиться товара. А это тебе, – она протянула мне очки в черной оправе, и я разглядела наконец, что это настоящий винтаж фирмы Ray-Ban.
– Правда мне? – я тут же надела их и за неимением зеркала обернулась к Слоан, ожидая реакции подруги.
Она отступила на шаг, уперев руки в бока, критически оглядела меня и расплылась в улыбке.
– Тебе очень идет.
Она покопалась в сумочке, вытащила цифровой фотоаппарат и щелкнула меня раньше, чем я успела заслониться рукой. У Слоан не было смартфона, зато она всегда носила с собой фотоаппарат, а иногда даже парочку. У нее их была целая куча: для панорамной съемки, пленочных черно-белых, даже водоустойчивых – для ныряльщиков. На прошлой неделе мы впервые поехали на пляж, и Слоан снимала нас под водой, а потом выныривала, триумфально воздев камеру над головой. «А ты своим телефончиком так можешь? – смеялась она. – Не можешь ведь!»
– Правда идет? – переспросила я, хотя и так доверяла ее мнению.
– Эти очки просто созданы для тебя.
Слоан бросила фотоаппарат обратно в сумочку и устремилась дальше исследовать прилавки. Мы миновали ряды ретроодежды, перешли к башмакам. Я старалась поймать свое отражение в зеркале; потом снова нащупала письмо в сумочке и вернулась к разговору.
– Слушай, – я выбрала момент, когда Слоан сидела на земле и расшнуровывала сандалии, чтобы померить туфли, – а зачем было посылать этот список? Почему ты не отдала его лично в руки?
Я вертела в руках конверт – написанный адрес, наклеенная марка, столько возни!
– И зачем вообще было что-то писать, если можно было сказать?
Слоан взглянула на меня снизу вверх и улыбнулась – ее зубы, слегка неровные, ярко блестели на солнце.
– Можно было. Но так ведь куда интереснее!
«Мисс Эмили Хьюз
Дрифтуэй-лейн, д. 15
Стэнвич, Коннектикут
06831»
