хоть у красного рогача, только бы найти управу на видения.
Глава 3
Ночные ныряльщики и первый урок
Квитанция об оплате десяти первых занятий легла в карман, опустошив кошель на четверть, а библиотечные книги утяжелили заплечную сумку. Словно тлеющая тонкая лучинка, душу теперь согревала надежда. За воротами школы девушка недолго думала, куда отправиться дальше.
Оранский Воскресенский храм вблизи оказался более чем хорош. Белокаменный, пятилепестковый, с центральным голубым куполом, он был едва ли не втрое выше увежской церкви. Колокольня с кружевными слухами поднималась на пятнадцатиметровую высоту. Чуть ниже звонной площадки башню опоясывал белый смотровой балкон с арочными выступающими опорами. Стоящие на нем люди казались маленькими, а голуби, облюбовавшие балконные опоры, – темными точками.
У внешнего притвора храма просили милостыню нищие. Девушка достала кошель и раздала по монетке. Просящие кланялись, пряча копейки за пазуху. Последним в ряду сидел косматый мужичок – с дырявым одеялом на плечах, весь какой-то скособоченный – и с отсутствующим видом бормотал себе под нос. Тиса бросила ему монетку в подол.
Служба уже закончилась, и в храме было мало народа. Под сводом мерцали восковые свечи хороса. Войнова прошла к аналою и поцеловала святое писание. Поклонившись Единому и святой пятерке, окунулась в молитву, благодаря Единого за то, что откликнулся и помог поговорить с Мо Ши, за благополучную дорогу, за жизнь свою и близких, за здоровье отца, за каждодневную науку… И просила у святой Пятерки даровать ей забвение, избавить от тоски по несостоявшейся любви.
Намереваясь покинуть благодатный очаг, Тиса подняла глаза на огромную фреску, украшающую всю южную стену храма. Изображение поднималось вверх и терялось в сумраке свода – пейзаж с лесами, лентами рек, уголками гор, облаками. Стада животных наполняли пастбища, а стрелки птичьих косяков рассекали намалеванные небеса. И, как ни странно, по центру сего великолепия располагалась большая расплывчатая человеческая фигура, выписанная серебристой краской. Ни тебе лица, ни одежды. «Присутствие», – прочитала Тиса надпись по нижнему канту творения. Красивая фреска, жаль, что иконописец не закончил работу. Тиса поцеловала звезду, осенила себя святым знамением и вышла.
По возвращении в дом Отрубиных ее ожидал обед, а после него – ознакомительный променад по дому вместе с Лизой. Лев Леонидыч настоял, и дочь беспрекословно подчинилась, хотя и не горела желанием проводить время с приезжей. Молодая Отрубина держалась чуть кичливо, о залах и комнатах, которые показывала Тисе, рассказывала скудно, через губу. Лишь когда речь зашла о кабинете отца, она оживилась и объяснила, что в правое крыло лучше не заходить, чтобы не тревожить папа́. Ну и, пожалуй, бальную залу и красную гостиную – самые богато обставленные – осветила пространнее и красочнее.
Тиса оценила прекрасную мебель из красного дерева, которую «заказал папа у лучшего краснодеревщика Белограда», обитые стены – для которых «благородный
