href="#i_006.png"/>Густав угрюмо наблюдал, как его родители – король Олаф и королева Бертильда – ведут на помост процессию пекарей. Пекари несли прямоугольный торт размером восемь футов на четыре и весом в семьдесят фунтов, украшенный марципановыми фигурками всех шестнадцати принцев. Исполинский десерт водрузили у всех на виду на краю помоста, чтобы толпа полюбовалась им.
Затем объявили выступление Лейфа Лирика, штурмхагенского придворного барда. Кругленький бард выскочил на сцену в своем обычном наряде – зеленые лосины, просторная золотая блуза и мягкая шляпа с перьями. Он гордо раскланялся и под бурные аплодисменты провозгласил, что исполнит в честь именинников свой хит «Шестнадцать героев-принцев Штурмхагена».
Когда Лейф ударил по струнам своей лютни и запел («Услышьте, о боги, сладчайшую песнь о том, что шестнадцать есть девять плюс семь»), Густав решил, что сыт по горло пренебрежением. Он встал, пнул бочку с неразгрызаемыми отходами – она сшибла с ног ни в чем не повинную троицу поклонников Лейфа, которые самозабвенно раскачивались в такт музыке, – и, решительно раскидав толпу, пробился к помосту. Залез на него, встал лицом к лицу с бардом (точнее, пупком к лицу, поскольку ростом Лейф не вышел). На площади повисла напряженная тишина.
– Слушай, перьеголовый, эту песню никто больше слушать не хочет, – объявил Густав. – Валяйка пой про меня.
Тяжелые доспехи с меховой оторочкой, косая сажень в плечах, длинные светлые космы свисают на лицо – словом, Густав представлял собой, бесспорно, впечатляющее зрелище. Однако кругленький Лейф и бровью не повел.
– А, «Балладу о Рапунцель»? Это где тебя победила дряхлая старушенция, а Рапунцель пришлось тебя спасать? – ехидно уточнил он. И обратился к публике: – Эй, кто тут хочет послушать «Рапунцель»?
Толпа дружно подняла руки и заулюлюкала.
– Сам знаешь, какую балладу я имею в виду! – зарычал Густав. – Ту, где я герой!
– А, ты про ту песню, где ты играешь роль Золушкиного мальчика на побегушках? – Лейф театрально скорчил хмурую рожу. – К сожалению, эту песенку заказывают редко. Наверное, дело в том, что она какая-то неправдоподобная.
Братья Густава покатились со смеху. Большинство зрителей тоже.
– А гори все огнем, – ругнулся Густав вполголоса.
Раз не удается заставить себя полюбить, пусть хотя бы ненавидят. Все лучше, чем быть всеобщим посмешищем.
Густав резко выбросил руки вперед, схватил мягкую шляпу Лейфа за широкие поля и дернул вниз, до самых бардовских плеч. Тулья треснула, голова Лейфа пробила блестящую ткань. Тогда Густав схватил барда за лосины пониже спины и одной рукой поднял в воздух. Другой он потянулся вниз, загреб горсть крема с богато украшенного торта и сначала растер его по всему изумленному лицу Лейфа, а потом разжал пальцы, и песнопевец шлепнулся на мягкое брюхо.
Со
