на моем лице пульсирует, а вместе с ней белки глаз и мозговая кора.
– Прошу тебя, – я стону сквозь стиснутые зубы, – не сегодня. Не сейчас.
– Поговори с ними. Послушай, что они скажут.
– Я не хочу.
Ульф опять вздыхает:
– Ты сам вытащил свой жребий, Торкильд, ты опускался на дно и снова поднимался. Ты изменился, – он снова глотает воздух и тушит сигарету. Недокуренную, сломанную. – Не позволь своей комнатке стать новой тюремной камерой. Тебе нужно выйти наружу, начать общаться с людьми и понять, кем ты хочешь стать в этой новой жизни вне тюремных стен.
– Знаю, – процеживаю я и опять облокачиваюсь на спинку дивана. Я открываю глаза, силой направляю взгляд к флисовому пледу, подсвеченному солнцем, и не отвожу, пока жжение не становится невыносимым.
– Что-что?
– Я это знаю.
– Уверен? – отвечает Ульф Сульстад более спокойным, терапевтическим тоном, – Хорошо, – продолжает он, а я всё не отвечаю. Теперь он дышит спокойнее. – Ну тогда ты заходи попозже, заодно посмотрим, что там с дозировкой. Согласен? Идёт?
Третью попытку докурить сигарету до конца Ульф Сульстад проведет в одиночестве.
Глава 3
Арне Вильмюр стоит рядом с Анникен Моритцен. Та сидит в офисном кресле, ее руки лежат на письменном столе. За ними – три окна высотой от пола до потолка, обрамляющие городской пейзаж с его шумными шоссе, зелеными зонами и коммерческой застройкой. Арне одет так же стильно, как и в нашу первую встречу – почти четыре года назад на его вилле в восточном Стурхауге. Но волос поубавилось, а лицо стало бледнее.
– Торкильд Аске? – уточняет Анникен Моритцен, не вставая с кресла.
– Да, это я, – отвечаю и неохотно подхожу ближе.
– Рада встрече, – безрадостно произносит она. От ее запоздалого рукопожатия веет равнодушным презрением, а правый уголок рта не реагирует на попытку улыбнуться, оставаясь будто парализованным. Всё это скорее смахивает на оскал.
Арне Вильмюр не подает и знака почтительности, когда я приветственно протягиваю ему руку.
– У меня есть его фотография, – Анникен вытаскивает её из одного из ящиков в столе.
– Какой чудесный! – пытаюсь я произвести впечатление. Наклоняюсь к ней и беру фотографию обеими руками, чтобы она не упала на пол, выскользнув между пальцами.
– Она сделана пять месяцев назад, когда мы гостили у моих родителей в Ютландии.
Диалект Анникен напоминает речь обеспеченных жителей Ставангера, хотя до сих пор выдает в ней датчанку. Ей чуть за пятьдесят, на ней тёмно-синий пиджак, юбка в тон и белая рубашка, две верхние пуговицы на которой расстёгнуты. Меня осеняет, что она, похоже, на целую голову выше своего бывшего мужа.
– Наверное, расти в таком месте просто чудесно.
В её глазах читается: «Я знаю, что ты за тип». Но всё же она этого не произносит.
– Это
