теперь твоим целомудренным Инкубом. (И чья в том Вина?) С первым я могу помочь Неаполю, но лишь для того, чтобы скрыть и уничтожить все Упоминания о Другом. Я сломаю свой Жезл и схороню его в земле на нужной глубине, и там, куда не опускался лот, я Книгу утоплю».
Калибаном звали ужасное чудовище из шекспировской пьесы, а фраза о жезле и книге почти дословно повторяла слова Просперо.
Письмо заканчивалось так:
«Тебе лучше поступить так же. Прости себя году к 1933, а потом забудь о том, что ты это делала. Замори Калибана невниманием. Напрасно я приютил его – я запомню этот урок: никогда не препятствуй Самоубийцам! Дважды Вмешательство привело к Катастрофе, и поэтому я должен найти способ уничтожить сингулярность в Палм-Стринг. А ты сожги verdammter[6] сарай Калейдоскоп!»
Опустив пожелтевшее от старости письмо, Маррити оглядел полутемные углы комнаты, словно искал того, кто сыграл с ним эту шутку.
И снова перевел взгляд на ветхий лист бумаги. Письмо было подписано Peccavit, той же рукой, что и первое из прочитанных им.
Был ли этот Peccavit отцом Грамотейки? Или Альбертом Эйнштейном? Неужели все эти письма – от него?
Моррити угрюмо подумал, что не может в это поверить. Неоткуда было Альберту Эйнштейну узнать о сарае, где они с Мойрой играли в детстве. Существует множество более правдоподобных объяснений того, как имя Эйнштейна оказалось на конверте.
Но ведь Эйнштейн преподавал в Принстоне?
Маррити еще раз перебрал пачку, заглядывая в конверты, и нашел еще одно письмо по-английски. Он аккуратно извлек его из конверта – из простого конверта со штемпелем Принстона от 15 апреля 1955 года. Письмо было написано от руки, тем же неразборчивым почерком, что и подписанное Согрешившим.
«Дорогая моя дочь, – разобрал Маррити. – Сюда приезжал Дерек – ты знала?»
И тут Маррити снова прервал чтение. Лицо его словно обдало холодом. «Дерек, – соображал он. – Так звали моего отца. Он нас бросил в 55-м – раньше мая, потому что в мае мать покончила с собой. Что же, он просто поехал навестить деда? Если так, почему больше не вернулся? Умер? Если умер, почему Грамотейка не рассказала нам с Мойрой?»
Он быстро просмотрел письмо до конца.
«Надеюсь, ты не наговорила ему лишнего! Я велел ему ехать Домой, за мной постоянно следят, я не могу Ничего рассказать ему. К тому же, Дерек не знает своего Происхождения, не знает, что Статус его не линейный. Н.Б., когда тот был здесь в октябре, я рассказал ровно столько, чтобы у него не зародилось никаких подозрений касаемо машинхен. Он ничего и не подозревает. Я сейчас в больнице с аневризмой аорты, и знаю, что умру. Мне хотелось бы повидать тебя еще Раз. Мы сделаны из вещества того же, что и наши сны, и сном окружена вся наша маленькая жизнь».
Подписано было просто: «Твой отец».
Последняя фраза была, конечно, тоже из «Бури».
Маррити дрожащей рукой отложил письмо и на цыпочках прошел в холл, где на полке высоко над головой стояли
Проклятый (
