в Казахстане с поездом что-то случилось. Кто-то кричал, что нас подбили. Эшелон остановился. Народ побежал куда мог. Каким-то образом меня с вагона стащили. Я тут хоть впервые по-человечески оправился. А когда поезд тронулся, все, кто смог, добежали и сели, а мы, немощные, остались. Этот старший лейтенант мог добежать и уехать, но опять остался со мной. Своей здоровой рукой он помогал мне застегивать и натягивать мои галифе…
Поезд ушел. Нас человек десять. Собрались у железной дороги, голосуем. Поезда редкие, но есть. Проходят, но не останавливаются. А здесь ночь быстро наступает. Считай, это уже сентябрь месяц: днем жарища страшная, а ночью – холод. Причем темень приходит внезапно. У нас ни спичек, ни одежды. Все раздеты, в нижних рубашках. Некоторые вообще в одних подштанниках. Ну, как-то собрались, набрали ковыля и прямо на железной дороге построили нечто вроде шалаша. Такую кучу набрали, чтоб поезд остановился в любом случае. И как на счастье, утром идет поезд, и тоже санитарный, на нем флаги с красными крестами. Он остановился, нас забрали. Опять куда-то везут, и никто не знает куда. Но главное, что мы в тепле едем в поезде, хотя и в маленькой душегубке. Вдруг к нам является энкавэдэшник, какой-то мелкий особист из охраны: «Кто такие? Откуда? Документики».
А у нас ни у кого документов нет абсолютно, поезд-то ушел. Он допрашивал-допрашивал, убедился, что мы не дезертиры, и вроде отвязался. Но сопровождал нас до прибытия. Поезд останавливается на станции – город Энгельс. Это была столица Автономной Республики немцев Поволжья.
Начали нас распределять в госпиталь, и тот старший лейтенант опять со мной попал. Ему не положено было со мной, но я уговорил тетю Машу.
Сначала я заметно пошел на поправку. А потом буквально через три-четыре дня у меня поднялась температура до 41. Привет – началось заражение в легких, в груди. Старшая медсестра вдруг подкатила и говорит: «Коля, знаешь что, давай-ка продиктуй письмо домой, родителям. Давай напишем. Мало ли что бывает. Сейчас состоялся консилиум. Тебя и еще двух-трех определили в доходяги. Ты диктуй, а там видно будет». Ответил ей, что писать не буду. Не так твердо, как сейчас говорю, но все-таки отказался.
Потом эта тетя Маша откуда-то узнала, что в город прибыл из Москвы какой-то выдающийся профессор с командой врачей для оказания консультативной помощи. А в Энгельсе было десять госпиталей. Он шел по графику: один день там, другой сям… Так вот эта старшая сестра, решив, что, пока он ходит по графику, мы концы отдадим, помчалась и нашла этого чудо-профессора. Тот дал согласие, приехал вне очереди к нам. После обследования он мне сам лично сделал небольшую операцию по очистке.
Дней через десять я почувствовал себя значительно лучше. В двадцать лет все заживает как на собаке. Вроде только оклемался, а все туда же: сговорился с группой офицеров из тех, кто уже более-менее, сбежать из госпиталя и непременно опять в Сталинград. Не знаю, как там у других получилось, так как сбегали поодиночке. Группой бы точно не получилось.
У
