полётов, предварительная подготовка и работа на материальной части.
К концу рабочего дня проводился контроль готовности к полётам с проверкой знаний по действиям в особых случаях. Действия, регламентирующие безопасность, каждый знал назубок, и от этой тягомотины было ни холодно, ни жарко.
Я продолжал сотрудничать с редакцией окружной газеты, пробовал себя в разных жанрах, но легче всего удавались зарисовки, поскольку писал я их с натуры. Рассказы не удавались. Сюжеты были мелкими и жалкими, развитие событий длинным и нудным, но главное – не удавались концовки. Хотелось рассказать о мелочах, из которых, в сущности, и состоит наша жизнь, однако чувственное восприятие бытия мне не подчинялось. И я всё чаще стал задумываться над тем, чтобы продолжить образование. Хорошо бы поступить в Литературный институт, но при мысли о том, что в нём обучались корифеи, с которыми и стоять – то рядом не достоин, я загодя обрекал себя на провал. Надо чего-нибудь попроще и понадёжней. Факультет журналистики, к примеру. Почему бы и нет?
Настроив себя на мажорный лад, я отправился в отдел кадров на консультацию.
– И – и-и, дорогой, – выслушав меня, развеселился курчавый капитан, – да ты понимаешь, о чём спрашиваешь? Где ты видел, чтобы военные обучались в гражданских ВУЗах? В академию – пожалуйста. Но туда принимают с должности командира звена или отряда. А ты всего на всего – правый лётчик. Так что дело твоё правое, – скаламбурил он. – Сиди, и не рыпайся, – и одарил меня щедрой лучезарной улыбкой.
– Что же делать, если хочется?
– А ничего не делать. Служишь, и служи. Не забивай голову мусором.
Я не стал доказывать своё конституционное право на получение образования. Что он может, клерк, послушный винтик в машине, исполняющей приказы и инструкции? Только на пороге кабинета, обернувшись, я принял позу человека с оскорблённым достоинством и гордо произнёс:
– Нет таких крепостей, которые бы не взяли большевики!
– А валяй! – чему – то обрадовался кадровик и углубился в бумаги.
С ребятами из « Боевой тревоги» связи я не терял. Каждый из них мне был по – своему дорог, а в целом я гордился своими друзьями. Особенно Серёжей Кашириным, в честь которого дал имя своему сыну. Был Каширин совсем недавно штурманом второго класса фронтового бомбардировщика, похоже, любил свою профессию, но судьбу не обманешь. Был, да сплыл.
Как я себе представлял, в прессе Серёжа тоже прижился. К моменту нашего знакомства у него уже вышло в свет четыре сборника стихов про авиацию, романтичных и слегка сентиментальных. Он частенько хандрил, замыкался и думал о чём – то важном, для меня непостижимым.
В минуты откровенности я делился с ним своими планами, он отвечал тем же, и в одной из приватных бесед поинтересовался, отчего он грустит. Каширин смутился, а потом ответил четверостишием:
– Я теперь летаю
Только пассажиром.
По
