с восстановленными парадными залами, к которым относится и славный Георгиевский зал, должен быть решен в стиле Тона, а каждый этаж служебного помещения я задумал преобразить в дворцовые анфилады. Зал памяти Николая I, другой этаж – славы русского оружия, памяти об Отечественной войне 1812 года, а верхний этаж, решенный в духе меншиковского дворца, посвящен блистательным победам основателя Петербурга – Петра Великого. Я уверен, что те поколения, которые будут жить после, с благодарностью помянут нас, тех, кто участвовал в этой грандиозной работе.
Жизнь моя сложилась так, что весь столикий мир открыл мне свое бытие, столь непохожее на наше, советское. Я побывал во многих странах Европы, Азии и американского континента. Остались в памяти, живут в душе образы прекрасной Италии; изысканные королевские дворцы Франции; мистический Толедо в Испании; священный мрамор Парфенона и синий простор Эгейского моря; самурайский дух одетых в бетон ультрасовременных зданий Японии; могучая коричневая водная стихия Меконга в буддийском Лаосе; непроницаемые ночные джунгли, озаренные огнем войны, во Вьетнаме и Никарагуа; человеческий муравейник громадного Нью-Йорка, небоскребы которого осеняет Статуя Свободы – символ господства Америки над миром с ее «новым мировым порядком» – глобальной демократией по-американски.
А сколько же самых разных, знаменитых и незнаменитых людей довелось мне повстречать и узнать в самых разных уголках мира – королей и президентов, премьеров и артистов, таксистов и строителей, студентов и генералов, секретарей ЦК и диссидентов! Мне позировали президент Италии Сандро Пертини, Лукино Вискоти и Фидель Кастро, Марио дель Монако и Индира Ганди, короли Швеции, Испании и Лаоса, латиноамериканские партизаны и вьетнамские ополченцы, и многие-многие другие.
Считаю нужным подчеркнуть: почти в каждой из стран Запада, где я бывал только по самым высоким приглашениям, меня уговаривали остаться, предлагая выбрать «свободу». Учитывая гонения, которым я тогда подвергался в СССР, любая из этих стран могла бы стать моей второй Родиной. Но я всегда знал умом и чувствовал сердцем, что такое страна пребывания, а что есть Отечество. Я могу жить только в моей России. И зарубежные поездки мои были прежде всего способом борьбы за мою независимость в своей собственной стране. И неслучайно, со слов одного иностранного журналиста, мои друзья и враги называли меня «послом русского народа в СССР».
Не счесть пресс-конференций, встреч и бесед, в которых мне приходилось участвовать и дома, и в других государствах.
Лондон. Открытие моей выставки в знаменитом Барбекан-центре. В первом ряду примостились два советских дипломата, не задававшие никаких вопросов, а только записывающие мои ответы. Усердствовал рыжеватый, средних лет английский журналист.
«Господин Глазунов, то, что вы не есть член коммунистической партии, мы поняли. Но я бы хотел спросить вас: верите ли вы в коммунизм и как его
