style="font-size:15px;"> – Жорж Сименон. О!
– Достоевский. О!
– Комиссар Мэгрэ. О!
– Комиссар Бройко – говно! – встрял в беседу второй пом.
– What’s govno? – спросил Жулиан, ихний супервайзер.
Тут же ревизор написал французам краткий разговорник из обиходных матерных слов.
С собой мы унесли миниатюрную копию Эйфелевой башни и несколько порнографических журналов, спрятанных под майками.
Эта история имела продолжение.
Через полчаса к нашему трапу прибыла группа иностранных моряков. Их было трое. Каждый нёс на плече тушу барана, обернутую целлофаном. Процессию возглавлял Жулиан. Дорогу им преградил комиссар Бройко:
– Донт волк! – сказал он. – Янки, го хоме!
Французы что-то тараторили на своем языке. Наконец, Жулиан перешёл на английский:
– Вы очень голодные, – сказал он. – Будет лучше, если мы отдадим мясо вам, чем оставим его вьетнамцам.
– Нормандия-Неман! – воскликнул другой.
Вышел капитан. Он говорил недолго, но громко. О проблемах с карантинными властями, о дружбе между народами, и о том, что у нас всего своего завались. Под конец прорычал: «No! No!! No!!!»
Жулиан обиделся и выпучил глаза. Его рот превратился в узкую щёлку. Француз вынул из нагрудного кармана листок бумаги, взглянул на него и чётко произнес:
– По-щь-ёл на х..!
После этого он скинул баранью тушу в воду, рядом с бортом. Его примеру последовали другие. Расстроенные французы молча ушли. Никто не оглянулся.
Меня вызвал к себе комиссар. Он выглядел строгими и усталым.
– Рассказывай о своих контактах с иностранцами, Абинский.
– Чего рассказывать?.. Посидели, поговорили…
– О чём говорили?
– Про Достоевского, Сименона упомянули…
– Про женщин?
– Ну да, про Анну Каренину тоже.
– А бараны?
– Про баранов ни слова.
– Пиши объяснительную, Абинский. Вы опозорили нашу страну перед этими лягушатниками, перед всей Францией, перед всем цивилизованным человечеством! Соответствующие выводы будут сделаны. Можешь не сомневаться.
Я и не сомневался. За такую политическую близорукость меня разве что не расстреляют.
– С такой характеристикой тебя в тюрьму не возьмут, – пообещал на прощание комиссар.
Объяснительную я так и не написал. Комиссару сказал в упор:
– Зачем я буду клепать на себя?!
В душе я ещё был матросом. И в этой душе закипала лютая пролетарская ненависть.
У старпома пропала материальная книга. В краже Сан Саныч подозревал деда. Но, не пойман – не вор. Амбарная книга была главным документом для сдачи имущества перед разделкой судна на металлолом. Ещё один повод, чтобы прижучить старпома. Саныч целыми
