style="font-size:15px;"> – Проверил, подходит. Ну, спасибо.
– Не за что.
– Ну… будь здоров и привет супруге. Да, кстати, ты так и не ответил на вопрос: как ситуация в районе?
– Спокойная, Игорек, даже не верится.
– Не сглазь. Постучи по дереву. А то такое начнется, что небо с овчинку покажется.
– Ты еще и суеверен.
– Никуда не денешься. Проверено, опытным путем.
На том конце провода замолчали.
– Алло, Игорек, ты меня слышишь?
– Слышу. Я вот о чем подумал: не сходить ли мне в ресторан, что на вокзале; чего-нибудь горяченького перехватить.
– Как знаешь. Только, – Смирнов опять рассмеялся, – не очень-то увлекайся «горяченьким». Иначе – головка закружится и ясность мысли утеряешь.
– За меня не бойся. Я устойчив к соблазнам мирским, тем более на работе… Можно сказать, закаленная сталь… Я ненадолго, если что. Вернусь – брякну. Понял, Вань?
– Так точно, господин майор юстиции, понял. Не тревожься: в твое отсутствие мир не рухнет. Это я тебе обещаю.
Дворкин положил трубку и хмыкнул:
– Тоже мне – весельчак отыскался. Не к добру веселится, ох, не к добру!
Он встал. Натянул полушубок, пыжиковую шапку, которой необычайно гордился, поскольку за многие годы впервые имеет право надевать то, что десятилетиями было исключительной привилегией коммунистической номенклатуры.
Он вышел на улицу. Дул сильный ветер и морозец под двадцать пять. Кругом – ни одной живой души. Лишь редкие машины на большой скорости проносились по улице Челюскинцев. Темень, хоть в глаз коли. Лишь мигающие желтым светофоры да светящиеся метрах в трехстах окна вокзала могли свидетельствовать, что жизнь продолжается
Переходя трамвайные пути, запнувшись, чертыхнулся:
– Умники!.. Додумались же по ночам отключать уличное освещение и погружать Екатеринбург во мрак. Со времен войны, говорят, такого не было. И хватает совести называть город, погруженный в темноту, столицей обновленной России. Тоже мне… э-ко-но-ми-с-ты… без царя в голове, а все туда же, в люди хотят!
14 января. Среда. 4.00
Дворкин дожевывал свою прорезиновую отбивную, когда в ресторане, как он любит выражаться, «нарисовался» его приятель – Смирнов. Окинув взглядом полупустой зал, спешным шагом направился к нему.
– И ты – тоже? Горяченького захотелось? Прорезинового?
– Шутки в сторону…
– Что так? Только что был этаким хохотунчиком…
Смирнов его прервал:
– На выезд! Срочно!
– Что за спешка?
– В машине, Игорек, тебе Фомин расскажет.
– А без меня никак?
– Федоровский, твой шеф, говорит, что на месте из следователей только ты.
– Ну и народ, – пробурчал Дворкин. – То скукота невыносимая, то горячка. Пожрать толком не дадут.
Смирнов
