и Тбилиси, Ош и Новый Узень, Ереван и Андижан, Вильнюс и Рига вспыхивали на этой карте зловещими кровавыми точками. Понять происходящее было трудно, принять – невозможно. Все еще робеющая перестроечная пресса о происходящем вещала скудно и отрывисто, но пробелы стремительно заполнялись холодящими душу слухами. Война вламывалась в наш дом, пускай она и хозяйничала у соседей. Немногим позже мы будем взирать на телекартинки взрывающейся Москвы, перемолотого Грозного, окровавленного Беслана, изувеченного Цхинвали несколько отстраненнее. Как на глубокое горе, случившееся, по счастью, где-то далеко. Но тогда, два десятилетия назад, почти каждый мог отчетливо почувствовать спертое дыхание ненависти, расползавшейся по нашей общей коммунальной квартире. Опасность выглядела зримой, явственной. Жутко было представить родную улицу, «украшенную» обугленными скелетами сгоревших троллейбусов. Зловонными кострами, в которых догорали останки людей, с которыми ты вчера ходил на дискотеку или ссорился в очереди за колбасой. Жутко было представить соседа, пришедшего к тебе утром с топором вместо привычной вечерней бутылки пива.
Безусловно, для многих подобный страх не был явным, у подавляющего большинства он носил подсознательный характер. Но латентно этот страх наверняка присутствовал у всех, кому было за кого бояться и что терять. Пускай это нынче помнят не все, кому сегодня хотя бы за сорок. Пускай это поймут не все, кому нынче двадцать. Каждый из нас тогда интуитивно (но при этом очень четко) осознавал, в какой стране он не хочет жить. В какой хочет, осмелюсь думать, не понимал почти никто. Просто самостоятельная государственность в 1991-м виделась самой простой и наиболее очевидной альтернативой надвигающимся ужасам. Благородным бегством из страны множащихся убийств и плодящихся убийц. Именно в этом, возможно, кроется причина такой массовой и повсеместной поддержки «державности», столь удивившей всех двадцать лет тому. В этом, а вовсе не в низменном желании каждый день есть дешевую колбасу и ни с кем ею не делиться. И отнюдь не в возвышенном патриотическом настрое, внезапно овладевшем массами.
А вот еще
Президенту независимой Украины никто не прикажет построить АЭС рядом с Киевом; продовольственное положение на Украине в конце 1991 г. было много лучше, чем в России; житель Украины сегодня и представить не может, что его пошлют служить в Таджикистан или увезут отбывать наказание на Колыму; что какой-то Центр вновь начнет отбирать у Украины все налоговые поступления…
В. Коваленко. Почему Украина вышла из СССР
Украина была на тот момент одной из самых благополучных в национальном плане республик. Республикой, у которой национальных проблем просто нет. А СССР на тот момент – скатывался к противостоянию всех против всех. К девяносто первому году – уже отчетливо просматривался югославский вариант – в смысле, что расходиться можно и не мирно, а большой кровью. Все предпосылки к кровавой бойне были налицо – недееспособная власть, костры межнациональных конфликтов, оружие, поступающее из горячих точек, полмиллиона пацанов, прошедших Афган, выведенное из Европы и брошенное на
