жену, как самого себя, а рассудительная и чуткая жена боится разрушить это нежное равновесие, этот сокровенный мир семьи (у апостола сказано коротко: да боится своего мужа).
Ждем. Время критическое: почти одиннадцать. На подшив и ушив дома ушло часа полтора, как выяснилось потом. За окнами ночь, вся церковь – паникадило, все светильники по стенам – пылает огнями; я хожу, меняю свечи. Подхожу в который раз к окну.
Вот они наконец: сверкнули по деревьям лучи от фар. Сколько же их, целая армия? Даже как-то разволновался. Стою в облачении у входа в храм, как на встрече архиерея. И тут только понимаю, что Шурик мой как пришел в храм от дневных трудов, так и не сходил приодеться. Стоит в разбитых сапогах и в продранном ватнике, из ворота которого проглядывает тельняшка. Это его, конечно, роднит с десантниками, но… Шурик!
– Сбегать?
– Поздно.
Они входят. Молодые офицеры в голубых беретах, которые снимают на пороге, в блестящих сапогах, в кителях с широкими отворотами и в ярких, как морские волны с гребнями белой пены, тельняшках. И в серебряных аксельбантах, и с боевыми орденами на груди. Это я сейчас так описываю. А на самом деле первой из всех я увидел невесту, и не платье ее восхитительное, и не чудные локоны, а глаза, в которых встретилось и засияло все. Исполнение всего, о чем мечтало сердце. В них горел свет или светилось тепло; она подняла глаза к нашему сияющему паникадилу и тихо сказала: «Как красиво…» Словами я затрудняюсь передать все, что я отметил, вернее, что почувствовал в те минуты. Как хорошо, что от этого венчания не сохранилось ни видеосъемки, ни фотографий. Посмотрел бы я или любой другой участник того полуночного венчания глянцевый мгновенный светослепок – и убил бы в себе светлую память о том ночном дне, что теперь хранится в душе. У каждого о том дне – своя память. И при этом – наша общая.
Венчаю. Спрашиваю об их решениях, благих и непринужденных, соединить свои жизни в одно могучее согласное течение. Вот уже венцы над ними вознеслись, парят в воздухе… Шурик читает отрывок из Апостола, а в конце как закричит истошно и протяжно (от усталости, наверно): «А жена да боится своего му-у-жа!..» Смотрю, никто глазом не моргнул, не улыбнулся. Ну и хорошо. Потому что царила атмосфера общего доверия всему, что здесь сейчас совершается. Верное такое чувство, что совершается нечто важнейшее в жизни, а жизнь дана, между прочим, для осмысления того, что в ней совершилось. В процессе не всегда ясно, а вот улеглось, и осознал: было счастье. И текущие переживания, и страхи понимаются спустя время совсем по-другому. И пожалеешь еще – это я о себе говорю, – что смотрел вроде бы даже пристально, а лучших минут своих в упор не видел.
Невеста есть?
Получил недавно письмо по электронной почте: некто Андрей Васильевич случайно зашел на наш сайт и спрашивает, не работал ли я в Алжире в конце 70-х годов XX века. Ответил, что да, работал. У нас завязалась переписка, я его тоже вспомнил. Он был молодым специалистом
