была забита книгами. И ежедневно по два-три часа он занимался штудированием этих книг, выписывая из святых отцов и подвижников благочестия самые важные, на его взгляд, вещи, касающиеся общественной, духовной, семейной жизни. А поскольку он был человек академического склада, ученый, то когда выписки стали занимать несколько тетрадей, он начал их систематизировать.
И это вылилось в огромную работу, которую дедушка называл «диссертация» (в том числе и для того, чтобы к нему не было претензий со стороны властей, что, дескать, он занимается какой-то сектантской деятельностью).
Он так говорил о себе: «Какой я богослов? Нет, я – просто христианин, который пытается что-то понять». И шутил: «Если ты в своей работе пользуешься трудами кого-то одного, это будет плагиат, двоих – компиляция, а вот если троих и больше – то это уже диссертация».
Первые главы своей «диссертации» он озаглавил «Путь к совершенной радости». Он был тем человеком, который увидел этот путь, он шел по нему. Что бы ни случилось в его жизни, он говорил: «Слава Богу за все» – и умел просто радоваться. И эту радость, которая была в его сердце, он вложил в свои труды.
Когда мы были детьми, то, конечно, иногда баловались. Родители и бабушка нас за это наказывали, а дедушка всегда говорил: «Это не наш метод!» И, если что-то случалось, если мы чего-то там натворили, он с нами разговаривал. Он не ругался – но он переживал и скорбел о наших грехах. Он даже иногда начинал плакать во время этого разговора.
Еще я помню, что к дедушке постоянно приходили посетители. Дверь у нас не закрывалась. Сегодня я могу сказать: в последние годы жизни Николай Евграфович был как старец. К нему приходили штатские и военные, даже генералы. Бывали известные деятели науки и культуры. Я помню, Дмитрий Евгеньевич Мелехов, светило психиатрии, навещал дедушку, изливал ему свою душу. Я знаю, люди в общении с ним находили большое утешение.
Я был еще мальчишкой и иногда играл в его комнате, когда кто-то у него был. Я ничего не понимал – кто там о чем говорит и плачет… Я в солдатиков играл, гвозди в пол забивал, украшал себя дедушкиными орденами – дедушка никогда не запрещал. Говорил: «Это же дети играются». Но, я помню, любой разговор с тем, кто к нему приходил, он всегда начинал и заканчивал молитвой. И еще у него была такая установка: там, где разговаривают больше двоих, – потерянное время.
А бабушка всегда была на страже его здоровья, говорила: «Берегите Николая Евграфовича, нельзя ему так уставать» – и строго следила, чтобы в день было не больше трех-четырех посетителей, контролировала, кто сколько времени у дедушки сидит. Если сидели долго, она стучала: «Николай Евграфович, время вышло. Вас следующий человек ждет». В общем, ей приходилось принимать во всем участие. Поить чаем тех, кто ждал беседы с дедушкой, общаться с ними. Иногда посетители говорили: «Ну вот, вы уже на все наши вопросы и ответили…»
Мы знали, что за дедушкой следили – к нему даже провокаторов подсылали. Но бабушка с дедушкой не боялись, говорили: «Ну что, нам по 80 лет уже – посадят так посадят». Возможно, не тронули Николая Евграфовича тогда, потому что он был известный ученый, у него более двухсот работ по химии, в том числе по оборонке. К тому же он всегда подчеркивал, что в том, что он делал, нет никакой политики.
Николай Евграфович в течение десятилетий собирал свою «диссертацию». Сложные тексты – например, творения Иоанна Златоуста, Василия Великого – он, не изменяя, немного упрощал с точки зрения современного восприятия, современной лексики, делал их более доступными. Когда к середине 50-х годов у дедушки накопился огромный объем рукописей, он стал отдавать их на перепечатку нескольким машинисткам. Помню, мы ходили с ним в магазин, он покупал бумагу и копирку. Иногда сам, иногда просил нас, внуков, – потому что одному тоже нельзя было много покупать, это вызвало бы подозрение. Каждую неделю он делал обход машинисток – забирал у них отпечатанную продукцию, расплачивался. Печатал он все это на свои деньги – на пенсию и на то, что накопил за жизнь. А потом все эти экземпляры сам переплетал. Я помню, как он сидел, шилом пробивал эти листы… В общем, сам делал свои книги. И рассылал их во все концы Советского Союза. У него были хорошие друзья, преданные ему люди, которые жили в разных городах – в Грозном, в Риге, в Таллинне, в Иркутске, на Дальнем Востоке, на Украине. Они приезжали оттуда, набивали полные чемоданы дедушкиных книг. Все это было опасно, но Господь дедушку хранил. Одно время, лет в пятнадцать-семнадцать, когда я был студентом музыкального училища, я тоже развозил его книги на поезде.
Первая часть этого сборника – воспоминания нашей бабушки Зои Вениаминовны о своей юности. Писать она их решилась уже в зрелом возрасте после одного интересного случая. Дело в том, что в молодости на бабушку огромное влияние оказал Владимир Филимонович Марцинковский, великий миссионер, организатор молодежного христианского движения. Он тысячи людей обратил ко Христу. Бабушка с дедушкой, собственно, и познакомились в его христианском студенческом кружке. Но в 1923 году Марцинковский был выслан за границу, и больше бабушка и дедушка его не видели
